Дата публикации: 6.X.2008
Интервью корреспондента Донецкого коммуникационного ресурса Александра Дмитриевского с лётчиком-космонавтом СССР, полковником ВВС России, Героем Советского Союза — Александром Александровичем Волковым.
Легенда гласит, что приборы фиксировали учащённое сердцебиение этого человека в тот момент, когда орбитальная станция «Мир» пролетала над точкой с координатами сорок восемь градусов северной широты и тридцать восемь – восточной долготы.
Его кабинет украшают виды Святогорска и герб Горловки. А недавно ему довелось стать родоначальником первой в мире космической династии. Сегодня гость «ДКР» - лётчик-космонавт, Герой Советского Союза, советник Генерального директора Международного аэропорта Шереметьево, член правления Землячества донбассовцев Москвы Александр ВОЛКОВ.
- С родиной меня многое связывает, и я горжусь тем, что родился в Донбассе: эта земля всю жизнь меня вдохновляет на все дела и подвиги, - рассказывает Александр Александрович.
- Не зря во втором и третьем полётах я выбрал себе позывной «Донбасс», и он звучал над всей планетой.
- В этом году исполняется сорок лет со дня полёта Георгия Берегового - первого космонавта Донбасса…
- Берегового я знал ещё до прихода в отряд космонавтов как героя войны, как лётчика-испытателя. Но когда попал в отряд космонавтов, я с ним ближе познакомился, узнал, что он – мой земляк и стал уважать ещё больше. Он очень помог в моем становлении, был моим командиром и наставником, учил нелёгкой профессии космонавта. Я благодарен ему за эти годы и за то, что состоялся как в космонавт.
- Сейчас ваш сын Сергей несёт вахту на орбите. Как родилась космическая династия Волковых?
- У нас это получилось стихийно: человек должен быть в соответствующей среде и полюбить работу, которая станет призванием на всю оставшуюся жизнь. Сергей родился в городе Чугуев Харьковской области, его детство прошло среди лётчиков. Первый раз я посадил его в истребитель МиГ-21, когда ему было четыре или пять лет. Сидел в кресле в моём защитном шлеме – у него просто загорелись глаза… Потом, когда ему было лет двенадцать, пришлось нашей семье на служебном самолёте перелетать на новое место, и я его усадил на правое кресло. Сергей держался за штурвал, самолёт в то время шёл на автопилоте, был заход солнца, хорошая видимость, небольшие облака с розоватым подсветом и необыкновенно красивое небо. Тогда я увидел настоящий блеск в его глазах и понял, что от авиации он никуда не уйдёт. После этого полёта он сказал: «Папа, я хочу стать лётчиком!». Думаю, что тогда и родилась наша династия.
Школьные годы Сергея прошли в космической среде - в Звёздном городке, среди знаменитых космонавтов: мы жили в одном доме. Павел Попович с ним часто разговаривал по-украински, а Алексей Леонов, выходя утром на работу, встречал его, всегда здоровался с ним и говорил: «Ну, как дела, будущий космонавт?» Сергей воспринимал эти слова как шутку, но был горд, что общается с такими людьми. И конечно, у него не могла не отложиться в душе тяга к космической профессии. Когда Сергей выбирал, кем быть, то никогда не говорил, что хочет стать космонавтом, но сразу же решил поступать в военно-воздушное училище. Я это воспринял с гордостью, потому что и сам когда-то мечтал посвятить себя авиации: полёт Гагарина пробудил меня, он подстёгивал мою мечту стать военным лётчиком. А когда сын окончил училище и два года прослужил, то начал интересоваться, сложно ли поступить в отряд космонавтов и что для этого нужно. Я думал, что кто-то его спрашивает об этом: его сослуживцы знали, что он из Звёздного городка. Но однажды он сказал: «Папа, я подаю заявление в отряд космонавтов!» Я очень волновался, что Сергей выбрал такую сложную и опасную профессию. Но это – моя гордость, тем более сейчас, когда он находится на орбите.
- Вам пришлось сделать выбор?
- Да, такая ситуация имела место: до сих пор существует приказ о том, что сын не может служить под началом отца. В декабре 1997 года, когда я был командиром отряда космонавтов, на мой стол легло заявление Сергея. Сразу же встал вопрос: или я, или сын. Не сомневаясь ни секунды, дал однозначный ответ: то, к чему меня готовили, было выполнено, в космос я уже не собирался, хотя как руководитель мог ещё работать.
- В своё время много говорили о романтике космической профессии, сейчас – о том, что каждая космическая экспедиция – это будничная работа. Насколько верно это отражает реальность дел?
- Сегодня освоение космоса в каком-то смысле становится прозой, но я бы так не сказал. Сегодня большая космонавтика делает только первые шаги, каждый полёт – испытательный. Профессия не из простых и не из лёгких, тем не менее туда идут: то, что ты потом увидишь и ощутишь, компенсирует риск и опасность. Здесь много романтики, много неожиданного, много неизведанного. Поэтому, видя людей, которые приходят в отряд космонавтов, понимаешь, что они идут не за прозой, а за той романтикой, за которой когда-то шли в лётчики и геологи.
- И всё-таки, настоящий романтик на пути к осуществлению мечты должен выдержать испытание прозой…
- Это обязательно. Вы представляете, что это за путь? Нужно пройти жёсткие и трудные ступени. Сложно попасть даже в отряд космонавтов: когда был наш набор в 1975 году – из двух тысяч заявок отобрали всего девять человек! И даже когда ты зачислен в отряд, приходится долго ждать: мне понадобилось девять лет для того, чтобы полететь в космос, Сергею - десять. Здесь тебя ожидает масса трудностей, но одна из самых больших заключается в том, что тебя за этот период могут списать с твоей любимой работы. Ты уже оставил то, что у тебя было, ты был хорошим лётчиком, но когда пришёл в космонавтику, стал человеком другой профессии, и тебе трудно будет вернуться на прежние рельсы, так как навыки уже утеряны.
Нагрузки очень большие: физическая подготовка – на уровне кандидатов в мастера спорта, космонавту ежегодно приходится проходить четыре квартальные медкомиссии и одну общую. Чтобы окончить курс общекосмической подготовки, каждый из нас сдаёт до 120 экзаменов! Что такое экзамен? Ты один перед огромной комиссией, в которой может быть до шестидесяти человек, здесь нет возможности использовать шпаргалку. Каждый из членов комиссии отвечает за свою систему, которую он разрабатывал, и хочет, чтобы космонавт знал её не хуже, чем он сам. Дело доходило до того, что конструкторы спрашивали, какой шаг резьбы или какие болты применяются для крепления! Не говоря уже о теории экспериментов: специалист, например в квантовой физике, хочет, чтобы и космонавт знал его предмет так же глубоко, как и он сам. Оценки «три» на этих экзаменах нет. И «четвёрка» не очень одобряема, а чтобы сдать на «пятёрку», надо всё это знать.
- Но вот сложнейший путь подготовки пройден, и ракета уносит космонавта на орбиту. Чем вам запомнились полёты в космос?
- Мой первый полёт состоялся на станцию «Салют-7» в сентябре 1985 года, когда впервые в истории член экипажа из одного полёта остался со следующей экспедицией. Командиром был харьковчанин Владимир Васютин, бортинженером вначале был Георгий Гречко, а через неделю, после пересмены экипажей остался Виктор Савиных. Этот полёт планировался на полгода, а мы сели через 65 суток. К сожалению, закончился он внештатно: заболел Владимир Васютин. Хотя программа была интереснейшая: к нашему полёту был создан специальный модуль для проведения целого ряда экспериментов, в том числе – и в интересах Министерства обороны СССР для совершенствования защиты государства от ракетного нападения. Некоторые исследования мы успели выполнить, но вскоре, по указанию пришедшего к власти Горбачёва, были запрещены эксперименты, направленные на укрепление обороноспособности нашей страны.
Второй мой полёт состоялся 1988 году в качестве командира совместного советско-французского экипажа. Тогда впервые с борта советской орбитальной станции «Мир» разрешили выход иностранного гражданина в открытый космос, им стал первый французский космонавт Жан-Лу Кретьен. В открытом космосе вместе с ним мы проработали рекордное время – 5 часов 57 минут, а ресурс скафандра рассчитан на 6 часов. В газетах тогда так и писали: «Им оставалось три минуты...» Это было вынужденно: выход рассчитывался на 4 часа 50 минут, и ставить рекорды в наши планы не входило. Но не поддавалась раскрытию одна из французских конструкций, которую мы устанавливали, пришлось применить силу. Работа в открытом космосе – физически самая тяжёлая. Такой пример: за четыре-пять часов, проведённых вне станции, космонавт теряет два-три килограмма – они выходят с потом. Почему? Скафандр надут, как футбольный мячик, каждое движение, даже чтобы согнуть руку, требует очень больших усилий. А работать там приходится много: и гаечным ключом, и сваркой, и ножовкой, и зубилом. Но в открытом космосе это делать в десятки раз тяжелее, чем на земле или внутри станции…
- Вы говорили, что космонавтика не только трудная, но и опасная профессия…
- Риск в космонавтике есть и останется надолго. Опасность начинается уже тогда, когда подходишь к ракете. Ведь что такое ракета? Это несколько тысяч тонн кислорода и керосина! Кроме того, в полёте мы не можем защитить корабль от метеорита, а попадание метеорита диаметром хотя бы 10 сантиметров может привести практически к мгновенной разгерметизации станции. Вероятность, что такое случится, - небольшая, но она есть. Почему в настоящий момент такое возможно: для защиты станции от метеоритов нужны тяжёлые бронированные конструкции. (Самая мощная из современных ракет – российский «Протон» – может вывести на орбиту не более 25 тонн полезного груза, примерно столько же может взять с собой и американский «Шаттл». - Прим. авт.) Велик риск при выходе в открытый космос: несмотря на то что скафандр можно считать маленьким космическим кораблём, руки и ноги защищены только двумя слоями прорезиненного материала, а острых металлических предметов на поверхности станции, за которые можно зацепиться, хватает. Может случиться сбой в системе стыковки, когда автоматика выдаёт кораблю команду на разгон вместо торможения - такие случаи тоже были, но космонавты успевали перейти на ручное управление.
- Сложно жить в непривычных для землян условиях невесомости?
- Невесомость – это чуждая для человека среда, и чтобы выжить в ней, нужно работать. Если будешь, ничего не делая, просто наслаждаться невесомостью, можно из космоса не возвращаться: Земля тебя не примет обратно. Хотя первое ощущение от невесомости, когда после проверки герметичности корабля мы покидаем кресла – эйфория. Наверное, такое же ощущение испытывают птицы, когда первый раз вылетают из гнезда! А дальше – за всё хорошее и приятное надо платить. Мы привыкли к тому, что в голове находится 30% крови, остальная - в корпусе, а в космической невесомости – пятьдесят на пятьдесят. В первые дни полёта из-за прилива крови к голове кажется, что лицо распирает, и возникает нечто похожее на укачивание. Из-за такого непривычного распределения крови начинают мёрзнуть ноги, поэтому на борту станции мы носим специальную меховую обувь, которую называем «унтята». При длительном полёте у человека перестают работать те мышцы, на которых «подвешены» внутренние органы. Чтобы вернуться на землю живым, приходится каждый день в течение часа делать специальные упражнения, заставляющие сердце биться с частотой 150-180 ударов в минуту.
- Как встречает космонавта Земля?
- При спуске на космонавта действуют перегрузки. Если спуск управляемый – перегрузка пятикратная, ты можешь весить в пять раз больше, чем на Земле. А если учесть, что мышцы немного ослабли за эти полгода, приземление переносится трудновато. Но здесь присутствует фактор осознания того, что мы летим домой, концентрируешься, так как понимаешь, что это – кратковременная ситуация. А вот при баллистическом спуске, как это было во время двух недавних полётов кораблей «Союз ТМА-10» и «Союз ТМА-11», перегрузка девятикратная и нужны сверхусилия даже для того, чтобы сделать вдох. Такие первые ощущения Земли. Но когда приземляешься и открывают люк – я это запомнил с первого полёта – оказывается, и у Земли есть запах! Я знаю, что такое запах Родины: когда едешь на машине из Москвы в Донбасс, в районе Славянска я уже слышу запах терриконов, запах нашей гари донбассовской. Так вот, после приземления понимаешь, что Земля пахнет: на станции у нас чистейший воздух, там нет никаких запахов.
- Насколько трудно после полёта привыкнуть к земной гравитации?
- Мы спускаемся в специальных брюках, которые передавливают сосуды на ногах, чтобы кровь от головы сразу не отливала: мозг привыкает к большому количеству кислорода в невесомости. Как только молнии ослабляются – 10-15 секунд, человек теряет сознание. Но этого стараются не допускать: как только видят, что ты зеленеешь, и у тебя пошёл пот – сразу укладывают. Привыкание происходит три дня. Во время внештатной посадки космонавт сам потихоньку ослабляет натяжку брюк и может проконтролировать ситуацию: нас к этому готовят. Яркий пример - недавняя посадка корабля «Союз ТМА-11», командиром которого был Юрий Маленченко, когда спускаемый аппарат приземлился в четырёхстах километрах от расчётной точки. Так вот, после полугода пребывания на орбите, Маленченко самостоятельно сумел выйти из корабля и по спутниковому телефону вызвал помощь.
- Для украинских юношей и девушек, в отличие от их российских сверстников, полёт в космос уже почти два десятилетия остаётся красивой, но несбыточной мечтой…
- В СССР космонавтом мог стать выходец из любой союзной республики, одно время это было даже популярно. Для украинской молодёжи, если она хочет посвятить себя космонавтике, возможность всё равно есть: Украина имеет своё космическое агентство, большой ракетно-космический потенциал и солидную базу для развития непилотируемой космонавтики, а Леонид Каденюк уже летал на «Шаттле».
- Неужели гражданин Украины может осуществить космическую мечту, только поменяв гражданство на российское или американское?
- Да, так можно. Но будет лучше, если удастся убедить правительство Украины, что необходим полёт украинского космонавта. И не одного – Казахстан у нас готовит четырёх своих космонавтов, двое из которых уже летали. Главное - страна должна желать, чтобы её люди занимались такой интересной профессией...
- К сожалению, ещё есть люди, которые не видят пользы от освоения космического пространства…
- Таких с каждым днём становится всё меньше, а скоро их вообще не останется. Если сейчас человечество свернёт космические программы, мы лишимся всего. Начиная с самого большого нашего достояния – системы коммуникаций: не секрет, что вся связь между материками осуществляется через спутники. Метеорологические наблюдения в значительной части тоже ведутся с орбиты. Без космической навигации моментально «ослепнут» все корабли и самолёты.
В космосе сейчас отрабатываются технологии производства будущего. Пилотируемые полёты можно проводить даже ради получения новых лекарств – в невесомости можно создавать идеальные препараты. Во время моих полётов синтезировали биопротеины, на основе которых можно делать лекарства почти от всех болезней. Пока их получают в мизерных дозах, и учёные ведут их апробацию на Земле. А если наладить массовое производство? Мы занимались выращиванием кристаллов для электронной промышленности. При изготовлении на Земле из 10 кристаллов, идущих на производство микросхем, девять - это отходы. В космосе картина с точностью до наоборот. Ещё в космосе возможно получение сплавов, которые нельзя выплавить на Земле. Чуть дешевле станут запуски, появится возможность возвращать большие грузы с орбиты – этим мы окупим все предыдущие затраты на космонавтику.
Сколько мы сберегли природных ресурсов, неоднократно сообщая о лесных пожарах в отдалённых регионах! Космонавт видит биопродуктивные районы океана. Мы работали с Минрыбхозом СССР, с Дальневосточным рыбным флотом, по нашим координатам рыбаки за неделю выполняли месячный план!
Современные молодые мамы не знают, что такое постоянная стирка пелёнок, а кто их избавил от этого, а ведь памперсы – это космическое изобретение! Наш нагрузочный костюм «Пингвин», который рекомендуют носить на орбите, чтобы не вымывался кальций из костей, с успехом используется в ортопедии для лечения детей, больных церебральным параличом.
Не за горами то время, когда на Земле закончатся энергоресурсы: газ, нефть – всё исчерпаемо. Поэтому уже сейчас разрабатываются проекты по размещению электростанций на орбите: огромные поля солнечных батарей, энергия, в виде луча передаваемая на Землю, где она распределяется среди потребителей. Это то, что нам нужно сегодня, завтра будет поздно.
- В завершение беседы - какое самое яркое впечатление вы привезли из космоса?
- Самое яркое – первый полёт, когда всё впервые: первое дрожание ракеты, первое ускорение, наступление невесомости... Особенно запомнился момент сброса обтекателя, когда через иллюминатор увидел восход солнца. Сколько я ни пытался описать эту красивейшую картину, слов не хватает: солнце поднимается всё выше и выше, Земля в голубоватой дымке… И в тот момент я ощутил, что Земля – это планета, общий дом для всех на ней живущих, где нет разделения на расы и государства. Сейчас летает мой сын, и когда я его спросил о том, что ему больше всего запомнилось, он ответил: «Восход солнца...».
Источник: http://donbass.name/47-kosmonavt-aleksandr-volkov-mojj-pozyvnojj-donbass.html
