"Исторически, а также мифологически, Углич таит в себе трагедию
затаившейся внутриродовой мести. Род — живой организм. Особенно Царский
Род. Преступления внутри рода откликаются многократным эхом, поскольку в
этом участвует Богокровь. Кровь вообще не простая субстанция. Тем
более, кровь царская..."
Название города Углича, где была написана одна из самых зловещих страниц нашей истории, вероятнее всего, происходит от того, что Волга делает здесь угол. Иные местные краеведы утверждают, что в этих краях издревле выжигали уголь. Но последнее обстоятельство никак не в противоречии с первым. Ведь слово «уголь» и происходит от слова «угол». «Уголь» по-русски — это «угольный» или «краеугольный камень», тот самый камень, «его же небрегоша зиждущие». Русское слово «уголь» является фонетической калькой с европейского «angle», «angulus». Отсюда и характерные «романтические нелепости» русской историографии XIX в. В частности, Егор Классен, русский дворянин немецкого происхождения и горячий патриот России, писал, что англичане — это потомки мигрировавших угличан. Ему, немцу, знавшему не только свой родной язык, но и русский, причем в совершенстве, было очевидно тождество этих корней. Другое дело, что, если мы пойдем на поводу у языка… «Поэта далеко заводит речь».
Точная дата основания Углича неизвестна. Называют обычно X в. А местная краеведческая традиция приписывает основание города родственнику киевской княгини Ольги — Яну Плесковитичу. Даже в XIX в. еще существовала в Угличе местность, что прозывалась Яновым полем. Первое упоминание в летописях относится к половине XII в. С XIII в. Углич — небольшое удельное княжество, проданное в начале XIV в. московскому князю и выделявшееся в удел, как правило, младшим князьям.
В конце XV в. в Угличе на престоле сидел князь Андрей Угличский, он же Андрей Большой, или Андрей Горяй, брат Ивана III, отца будущего Ивана Грозного. Любопытно, что здесь мы встречаем пару имен — Андрей и Иван. Также звали самых известных представителей рода Баташовых, чей герб, поскольку они «восстановили дворянство», совпадал с гербом князей Романовских (не следует их смешивать с боярами Романовыми, но соотносить — ибо всё в истории творится Божим промыслом — необходимо). Причем сына Андрея Родионовича Баташова звали Андреем Большим, как и сына Василия II Темного. Еще более любопытно, что мать Андрея Угличского, инокиня Марфа, в замужестве Мария Ярославна, отдала обиженному братьями сыну в удел свою «куплю» — Романов на Волге — городок, связанный именно с князьями Романовскими. Впоследствии Андрей получил в удел Можайск. При этом характерно, что знаменитый Никола Можайский, явившийся защитникам города Можайска в XIV в. при осаде татаро-монголами, держит в правой руке меч, а в левой как бы подобие самого града. (Деревянные резные образы Николы Можайского были весьма почитаемы на Руси.) Спустя два века в Угличе произошло убийство царевича Димитрия, сына Ивана Грозного и внука Ивана III, обездолевшего Андрея Большого, от чего последний и соделался в народной молве Андреем Горяем (Горюющим). И общепринятое иконографическое изображение убиенного св. Царевича Димитрия, то ли «зарезавшегося ножичком» по неосторожности, как утверждала посланная на расследование годуновская комиссия, то ли и впрямь убитого одним из алчущих власти боярских родов, — отрок с обнаженным лезвием в правой, как у Николы Можайского, руке. Очевидно, что здесь мы имеем дело с некой системой геральдическо-конспирологических кодов, о которой хорошо знала знать средневековья. Мы же расшифровать их в точности не беремся, поскольку исторические документы подделаны не просто наверняка, но даже и безо всяких на то сомнений и представляют собой не что иное, как палимпсест — пергамент с неоднократно стертыми и переписанными письменами. Но кое-где «переписчик» так увлекся, что от усердия поцарапал пергамент и теперь вот по этим с позволения сказать «чертам и резам» мы можем различить фрагменты утраченных слоев и даже попытаться их прочитать, но «как бы сквозь тусклое стекло, гадательно».
Народ любил князя Андрея. К нему стекались крупнейшие мистики: «По приглашению Андрея Большого в Углич переселились известнейшие церковные деятели того времени Паисий и Кассиан — духовные светочи Угличской земли, — пишет историк Е. Ермолин. — Память о них связывает Углич с традицией византийского исихазма, с мистикой Божественного Света». Как повествуют местные краеведы, В.И. Ерохин и Р.Ю. Осокин: «Паисий устроил на левом берегу Волги в трех километрах выше Углича Покровский монастырь и стал его игуменом. В 1482 г. монах Боголеп увидел плывшую по Волге икону Покрова Богоматери. От нее исходил яркий свет. Паисий вышел на берег крестным ходом и торжественно перенес икону в обитель. На средства Андрея Большого для нее возвели в монастыре Покровский собор».
«Угличский князь ценил образованных людей, — пишет Н.С. Борисов. — Известно, как он радушно принял в своем уделе ученого грека князя Константина Макнувского из свиты Софьи Палеолог. Под старость грек принял постриг с именем Кассиана и после странствий по русским монастырям поселился близ Углича. Здесь он при поддержке Андрея Большого основал свой монастырь — Кассианову Учемскую пустынь. Князь Андрей любил беседовать с многоопытным старцем, часто посещал его обитель и даже пригласил Кассиана быть крестным отцом одного из своих сыновей». Местные краеведы утверждают: «В Смутное время, в 1607 г. Кассиан Грек явился монахам обители. В белых ризах, со свечами в руках он обошел монастырь. Видение разъяснилось год спустя, когда заступничеством святого город и обитель уцелели во время осады их поляками».
Именно Андрей Большой возвел первые каменные постройки в Угличе. Из них до нашего времени дошла только престольная палата удельных князей угличских из красного кирпича, близкого по своим пропорциям к плинфе — византийскому кирпичу. Сооружение по-своему уникальное, во всяком случае редкое. Из кирпича в XV в. на Руси строили очень мало. Тем более с терракотовыми, пусть и чисто орнаментальными, изразцами. После раскопок конца прошлого века стало известно, что вся набережная Волги была укреплена крепостной стеной, объединявшей постройки Угличского кремля. Множество сложных переходов, хорошо обороняемых площадок, подземные ходы, ведущие к берегу Волги, а по преданию, и на тот берег, — вот каков был Угличский кремль в прежние времена. В городе имелось 500 дворов, два торга, 15 приходских церквей, около десятка монастырей. Ныне мы здесь не найдем ничего, что напоминало бы об этом. Кроме, как мы сказали, престольных палат, которые сегодня выглядят каким-то диким анахронизмом посреди типичных ярославских зеленокупольных церквей и соборов конца XVII — начала XVIII столетия, и уж во всяком случае немногое рассказывают о былых днях.
Считается, что бóльшая часть зданий погибла во время Смуты и польского разорения. Но характерно, что чудом сохранившиеся престольные палаты удельных князей хотели разобрать в XVIII в. на кирпич. Подобная же судьба ждала и храм Покрова-на-Нерли, который духовенство Боголюбского монастыря потребовало растащить на камни примерно в то же время, чтобы построить новую колокольню. (Официальная версия гласит, что спасение пришло нежданно-негаданно — подрядчики запросили слишком высокую цену за разрушение.) Но, видимо, в настоящем случае, как и в случае с храмом Покрова-на-Нерли удовольствовались сбиванием крамольного стенного письма.
Вид престольных палат дошел до нашего времени в сильно искаженном виде. Это касается прежде всего крыльца в псевдорусском стиле, покрытого не черепицей, как было некогда, а медной кровлей с медными же подзорами. Внутри палат — две довольно поздние изразцовые печи с узнаваемым узором, тиражирующим образцы начала XVIII в. Терракотовые изразцы, как ныне установлено, были покрыты слоем ангоба, что имитировало белокаменную резьбу. Вообще вопрос функционально-ценностного соотношения изразцового экстерьера некоторых позднесредневековых сооружений и белокаменного декора ранней архитектуры Северо-Восточной Руси до сих пор остается открытым. Из истории западной культуры мы знаем о споре между готикой (название было изначально ругательным) и ренессансом. На русскую культуру западные схемы накладываются с большим трудом. Причем дело не в «отставании», а в принципиальном различии архитектурных культур, языков и философий зодчества. Если русские соборы вплоть до петровских реформ представляли собой проекции мира божественного, то соборы Запада с закатом Средневековья всё больше становились проекциями макрокосма — вплоть до Новейшего времени (поскольку тогдашние здания, как показал Жиль Делёз в своей работе «Лейбниц и барокко», также были проекциями пусть и не божественного мира, но мира абсолютного).
Исторически, а также мифологически, Углич таит в себе трагедию затаившейся внутриродовой мести. Род — живой организм. Особенно Царский Род. Преступления внутри рода откликаются многократным эхом, поскольку в этом участвует Богокровь. Кровь вообще не простая субстанция. Тем более, кровь царская. Кровь Рюриковичей, ведущих свой род от Рюэрга, графа Лиможского, потомка баснословного Меровея (букв. рус. «Чудо»), не раз вступала в конфликт сама с собой, что наносило тяжкие раны Руси. А сама по себе Русь — и есть не этнос, не «ветвь славян», не «норманны» (хотя именно из норманнов сюда, на эти земли она и пришла, откуда и заблуждение), но единственный Род, Богокровь, Царство. Только это и не что иное. Как показал в «Благословении и проклятии» специалист по истории государственного права Владимир Карпец, на которого мы уже неоднократно ссылались, Романовы также принадлежали наследию этого рода, как «запасная ветка». В этом смысле, 17-й год — справедливая кара за XVII в., за попрание миссии Третьего Рима. Смерть царевича Алексия от богоборца и западника Петра — смерть царевича Алексия, последнего прямого наследника Романовской династии. Царские мученики были расстреляны в Ипатьевском доме (по имени купца Ипатьева), а начало Романовых-Царей — в Ипатьевском монастыре Костромы, откуда на Царство и был призван народом первый Царь из этой династии. При всем сказанном характерно, что апостасия началась при Царе Алексие Михайловиче. Также небезлюбопытно, как мы уже по-другому поводу писали, что святой Ипатий вообще не очень-то и был известен на Руси. Это очень редкий святой, почти местночтимый греческий. Но вот имя Ипатии Александрийской, женщины-философа, растерзанной христианами под руководством архиепископа Кирилла в V в., — известно всем.
«Месть рода» и «месть времен» — очень непростая духовная реальность. Когда Фоменко и Носовский говорят о «дубликатах», они просто выступают как носители метаязыка Модерна, поэтому у них и получается, что «делал хадж на Украину Римский Папа Чингисхан». Фоменко и Носовский правы только в одном — они, как последователи Модерна, не стали замалчивать противоречия в конвенциональной конъюнктуре. Ведь практически всё в современной науке — круговая порука, обязательство «вести себя в рамках». Они же были пришлецами из другой области — из естественных наук, поэтому все предупреждения «прослушали» и в «клятвах гуманитариев» не участвовали. (Мы имеем в виду академическое — а по сути, религиозно-догматическое — обязательство не публиковать факты, противоречащие «научной истине».) Фоменко и Носовский — приверженцы метаязыка Модерна. И методология их — чисто модернистическая. Поэтому придуманная ими «история» дурна и безсмысленна. В истории всё повторяется, но никогда не совпадает буквально. Историческое исходит из линейного времени. Но само время — понятие парадигмальное. Время в понимании античной культуры, средневековой, современной или индейцев майя — это разное время. Наше научное понимание времени далеко не единственное и, тем паче, далеко не единственно верное.
Иван III, отец Ивана Грозного, заточил своего младшего брата Андрея Большого в «красныя клети». Позже он сделает тоже самое с его детьми. Спустя век страдания Богокрови откликнутся пресечением прямого рода Рюриковичей. Так кто же хотел смерти маленького Мити, который то ли был эпилептиком, то ли это ему приписали впоследствии, чтобы объяснить факт нечаянного «убивства ножичком»? Годуновы и Романовы, одинаково переплетенные родством с Рюриковичами, желали одного и того же. Написанная на слова Пушкина, опера нашего наилучшего композитора Модеста Петровича Мусоргского, причем написанная с довольно большими изменениями, казалось бы, всех уверила: убийца — Борис Годунов. Но Мусоргский не ставит вопроса о том, убийца Годунов или не убийца. В центре его наблюдения — человек во власти, мучающийся от того, что то ли он виновен в смерти ребенка-наследника, то ли не он. Это как современный православный человек в мире, где аборт стал нормой, страдает от мысли: а что, если жена тайком сделала от него аборт? Он не знает, как на самом деле. Борис Годунов понимает, что он виновен по существу, в принципе. Должен царствовать другой, а не он! Ему мерещится то, о чем он думает. И не лучше ли было бы вынести вердикт о невиновности Бориса, хотя чего вообще стоит любое упоминание о суде и его заведомо античеловеческих и ложных процедурах? Любой судья — сам преступник. И любой суд, кроме Божьего, — неправеден.
С точки зрения герметики, смерть Царевича предстает в несколько ином виде. Образ избиения Невинных Вифлеемских младенцев — один из важнейших в алхимии. Он очень распространен. Николай Фламель использовал этот образ, запечатлев свои мудрые иносказания при входе на кладбище Невинных в Париже, а Баташовы, Андрей и Иван, использовали сюжет о Вифлеемских Мучениках в лепном интерьере своей московской усадьбы, недоступной сегодня для праздных наблюдателей.
Алхимические авторы неоднократно говорят о том, что необходимо взять острое лезвие. Само имя Царевича говорит о том, что наш труд — земледельческий. Деметриус — посвященный Деметре, богине плодородия, Земле, куда засеваются золотые семена. Димитрий — ангел. Часто умерших детей называют ангелами. Он — угол истории. «Век вывихнул сустав», — говорится в «Гамлете» Шекспира. Димитрий и есть этот угол, уголек, закладной камень истории. «Камень егоже небрегоша зиждущии», — согласно Писанию. Димитрий стал во главу угла новой Империи как Закладная Жертва.
В древности символом присутствия Духа служили врата — их практическим выражением были два столба. Третий элемент, их накрывающий, с самых древних времен признавался в качестве наиболее духовного элемента, квинтэссенции сакрального. Пример тому мы видем в Стоунхендже; в масонских мистериях, где Мастер Адони (то есть собственно господин, Мастер) Хирам, находящийся между двух колонн, Йакин и Бохас, принимал ритуальную смерть; на Дальнем Востоке, где Врата Духов накрывались сверху третьей сакральной плитой. Это сакральная буква «П». В традиционной архитектуре используется так называемый «замковый камень». Это камень, который держит своды. Замковый камень повернут к своду под углом в 45 градусов. Вместе с основными направлениями он образует вифлеемскую звезду. Эзотерики разных времен полагали, что «мальчик-с-пальчик», женский clitoris является одним из внешних воплощений этого вселенского символа, тогда как два столпа — это те ворота, которыми младенец входит в мир.
Камень, без которого невозможно строительство, — это Жертва. Великая Жертва лежала в начале христианства. Но если бы не было жертвы Вифлеемских Мучеников, не было бы и Жертвы Христа. Христос бы не спасся со Святой Семьей, ушедшей, по научению свыше, в Египет. Православной Церковью Христос всегда осознавался прежде всего как Богомладенец, сидящий на коленях Пречистой. В связи с этим очень показательна легенда о возникновении иконостаса. Согласно этой легенде, раньше в греческой Церкви иконостаса не был принят. И якобы дети, услышав слова литургии, повторили их в своей игре. И вдруг в чаше оказался Младенец. Предание умалчивает, в каком именно виде был он в Чаше и как с увиденным поступили. Но, якобы, после этого молящихся как раз и отгородили от таинства иконостасом.
Царевич Димитрий был тем же младенцем в чаше. Герметика и православные таинства гораздо ближе друг ко другу, чем кажется на первый взгляд. Углич — город убиенного «ангела». Город «угля», «краеугольного камня». «В Угличе соединились две династии русских царей, — пишут местные краеведы. — Здесь погиб последний Рюрикович, что положило начало Смутному времени на Руси, и здесь же родилась и выросла боярыня Ксения Ивановна Шестова — мать первого царя династии Романовых Михаила».
Что можно сказать против такой убийственной логики? Великий князь московский Иван III в 1491 г. забрал себе земли брата, Андрея Большого, а самого его велел бросить в темницу вместе с женой и сыновьями, младшему из которых, Димитрию (!), было всего семь лет (как и Царевичу Димитрию!). Андрей Большой с сыновьями Иваном и Дмитрием канонизированы как святые благоверные князья, «угличские багряноносцы, святоодаренные венечники».
Когда произошло убийство Царевича Димитрия, Набатный колокол сбросили с колокольни, на площади при всем народе высекли плетьми, вырвали ему язык, отрубили одно ухо и сослали в Тобольск, где он значился как «первоссыльный неодушевленный из Углича». Следом за ним в ссылку отправились угличане.
Местные краеведы, В.И. Ерохин и Р.Ю. Осокин, сообщают, что издревле обитателям этого края оказывал особое покровительство петух. Согласно их мнению, древний герб Углича как раз и представлял собой петуха. Советская и постсовесткая семантика петуха незавидна. «Петух» ассоциируется с пассивной содомией, маркером крайнего унижения мужчины в советском и постсоветском обществе. Но, согласно традиционному взгляду, петух — носитель света, огня, солярный знак. Не просто добрая птица, но и знак силы. Местные краеведы пишут, что прежде «в угличской Петуховой слободе, у церкви Николы на Петухах лежал чудесный камень-валун. По преданию, в старину каждый раз, когда городу угрожала опасность, ровно в полночь “на камень прилетает огненный петух — из клюва огонь, и кричит, распустив пылающие перья”. Сейчас этого камня нет: в ХХ в. он пошел на щебень для мощения городских улиц... В окрестностях Углича сохранились три Петухова камня. Самый известный из них — археолит в ручье Кека (от “кекур” — “камень столбом, на берегу или над водой, у берега”, по В.И. Далю) со знаком петушиной лапы размером 40х30 сантиметров; судя по следу, петух должен был иметь рост человека». Интересно будет при всем сказанном упомянуть и о том, что местом поклонения духам воды в Угличе служил лежавший некогда на берегу Волги Кувалдин камень, чье название предполагает связь угличского петуха с ковачеством и громовой символикой, хотя принято считать, что громовые петухи водятся исключительно в дальневосточной мифологии. С этим камнем связаны поверия о русалках-берегинях, в ночную пору будто бы сидящих на нем, расчесывая гребнем свои длинные волосы. Нам довелось слышать от пожилых женщин, жительниц Углича, что бабушка одной из них своими руками осязала этот камень.
Петух, символ огня, провозвестник зари, которого боится нечистая сила, часто выступал в качестве ключевой фигуры сюжетной домовой резьбы на Руси. Как утверждают угличские краеведы: «четырехпалый след петуха на угличских поклонных Петушиных камнях — это и крест, древний солярный знак». Петух часто изображался в русской резьбе двуглавым, будучи стилизованным — если не сказать завуалированным — под двуглавого орла Российской Империи. С петухом связано множество сакральных мифов и ритуалов. Согласно древним физиологам, петух «выкликает зарю». В сборнике смешанного содержания В.М. Ундольского XVII в. о петухе говорится: «толко воспевания его зверь левъ боится». Это крайне интересное замечание, учитывая, что лев — знак материи Философского Делания на определенной из его стадий, а петух — сигнатура огня. По преданию, нечистая сила не может принять образ петуха. И в то же время петух кукарекал три раза, как только апостол Петр отрекался от Христа. Особые качества у петуха кастрированного. А, согласно физиологам, если петух снесет яйцо, от него родится василиск, истребляющий всё своим взглядом. Наивность древних физиологов влечет за собой колоссальный пласт символической реальности, распознать в которой, причем системно, сакрально-генеалогические коды пока вряд ли кому под силу в полном объеме. Нужно принять ущемляющий самодовольство современной науки тезис, согласно которому наши предки знали и ведали гораздо больше, нежели нынешнее, потерявшее все ориентиры дегенеративное поколение. Во всяком случае, они знали главное.
Возможно, это покажется странным, но Петушки, или Петухова слобода, сохранились и по сию пору. Здесь, на территории Богоявленского монастыря, находится целый ансамбль храмов XVII–XIX вв. Никаких следов пребывания Петушка мы, конечно, тут не обнаружим. Хотя именно в слободе, по преданию, находился Петушиный камень, отчего она собственно и названа Петуховой. Любопытно, что, согласно местным преданиям, в подвалах Смоленской церкви Богоявленского монастыря сидели стрельцы, поднявшиеся на бунт против Государя Петра. Не иначе как отсюда берет свое начало поговорка «пока жаренный петух не клюнет».
Итак, что у нас есть? На территории современного Богоявленского монастыря некогда находился Петушиный камень. На этот камень, почти по сказке Пушкина, слетал во дни государственных нестроений Петушок. Он оставлял на камне от своих когтей некий знак. Весьма любопытно, что один из изразцов Романово-Борисоглебского собора представляет собой именно такую метку петушиных когтей. Учитывая незначительную удаленность Романова-Борисоглебска от Углича, можно предположить, что строители храма в Борисоглебске вдохновились легендой о Петушке и оставили на одном из изразцов этот знак. Возможно, в шутку.
Однако нам представляется, что всё намного серьезней и символичней. Знак этот является архетипическим, а его проекции в Угличе и Борисоглебской слободе — вторичны. Сказка Пушкина возникла, как и прочие сказки поэта, не на пустом месте, а из глубоко переработанного фольклора. Возможно, одним из источников тут послужили сказки, рассказанные в детстве поэту его няней Ариной Родионовной. Не исключено, что определенную роль здесь сыграла любовь поэта к чтению на иностранных языках. Поскольку сказка имеет не только русское, но также испанское происхождение. Это «Легенда об арабском звездочете», пересказанная помимо прочего Вашингтоном Ирвингом. У Пушкина, однако, эта легенда совершенно четко контаминирует с угличским преданием. И как всегда, поэт привносит в сказку политические подтексты, даже, можно сказать, метаисторические подтексты: «сказка ложь, да в ней намек».
Царь заключает с Петушком, точнее, с его хозяином, звездочетом, фактически договор, обещая исполнить его первую же просьбу в обмен на то, что Петушок всегда предупредит его о любых напастях. До поры всё идет как надо. Но вот Петушок возвещает беду с востока. Царь посылает туда своих сыновей, и те погибают. Поехав на восток, Царь встречает Шемаханскую царицу, которая, вероятно, и погубила его наследников. Влюбившись в нее, Царь забывает про гибель сыновей и возвращается обратно, где встречает звездочета, требующего в уплату договора Шемаханскую царицу. Царь в гневе убивает звездочета, после чего ему на лоб слетает Золотой Петушок и клюет его в темя. Царь гибнет.
Как нам представляется, здесь зашифрована весть о погибели Рюриковичей. Имя Царя Дадона, кстати, явно меровингского происхождения. В частности, хорошо известно имя меровингского царя Дидиона. Звездочет — представитель духовной власти, жрец. Хорошо известно, что Меровинги, как и Рюриковичи, следовали салическому праву, по которому наследник помазывался во чреве матернем, а не венчался на царство, что не могло не внушать крайнего разочарования папистам.
Если же обратиться непосредственно к Рюриковичам и попытаться соотнести персонажей сказки с их историческими прототипами, то Царь Дадон — это Царь Иван Грозный, недоступная девица Шемаханская царица — английская королева-девственница Елизавета, к которой Царь безуспешно сватался, двое погибших сыновей — один из них, как путанно намекает Пушкин, принял смерть от рук самого Государя, а другой — жертва козней Шемаханской царицы, то есть английской интриги, наконец, звездочет — приехавший из Лондона маг, аптекарь и политический интриган — Елисей Бомелий, казненный Грозным Царем за измену. Оставив здесь в стороне целиком вымышленную либеральными историками и подхваченную Пушкиным байку про то, как «Иван Грозный убивает своего сына», отметим, что большая часть членов семьи Ивана Грозного да и он сам погибли от ядов, приготовленных английскими врачами и аптекарями, — «звездочетами», в которых и после лютой смерти Бомелия не было недостатка при дворе.
Зачем Ивану Грозному была нужна елизаветинская Англия? Ну, во-первых, он расценивал цезаристку и противницу католичества Елизавету как союзника в борьбе с папством, которое полагал главной угрозой для Московской Руси. Во-вторых, Англия в числе немногих признала за Иваном Грозным титул Царя, а не князя (или герцога), в отличие от католических стран. Царский статус был крайне необходим Грозному Царю для легитимного отъятия части литовско-польских земель. В-третьих, в какой-то момент он действительно поверил в пользу от торговли с Англией.
Главный «урок золотого петушка» состоял в том, что англичанам — главным врагам России и Русского Царства нельзя верить ни в чем. Принимать лечение от английских врачей — ошибка. Торговать с англичанами — ошибка. Пытаться установить связь с Британией через династический брак — ошибка вдвойне и втройне. Ошибка, фактически стоившая династии.
«Пошлая как есть девица» (так в раздражении после неудачного сватовства называл Елизавету в письме сам Царь Иоанн) не пожалела Марию Стюарт — топор не единожды опускался на ее шею, не пожалела она и английских католиков — из тех заживо были вынуты кишки, так с какой стати ей было жалеть конкурента, далекого варварского царька? Пусть его и весь род его притравят! «А девица — // Хи-хи-хи да ха-ха-ха! // Не боится, знать, греха». Если убрать из последнего стиха запятые, получится: «Не боится знать греха». Знать — это аристократы, жители Башен, Квинта, согласно французскому конспирологу XIX в. Грасе д`Орсе. Но «знать» и «Царь» — не одно и то же.
Что же до фигуры Золотого Петушка — то это в пушкинской сказке своего рода аллегорическая фигура, «знак беды». Пушкин, намекает, что смерть Царевича Димитрия и есть это безжалостное клюновение Золотого Петушка.
Почти век спустя, угличская трагедия повторилась. Только теперь жертвой стал не царский отпрыск, а сын простого рукомесленника. Местные краеведы пишут: «Весной 1663 г. семилетний мальчик Ваня, сын купца-кожевенника Никифора Чеполосова, пошел в школу — и не вернулся домой. На высоком берегу Волги, на лугу его нашли зарезанным. Оказалось — затаивший обиду на хозяина приказчик Рудак (то есть «кровяной», «проливающий руды»! — О.Ф.), “имея злобственное в сердце скрытое ухищрение”, вот так решил свести счеты... Мощи зарезанного ребенка оказались нетленными и чудотворными. Он был канонизирован как местночтимый святой города Углича блаженный Иоанн. В 1689–1690 гг. на месте, где был зарезан Ваня, на деньги безутешного отца возвели церковь Иоанна Предтечи “что на Волге” — одну из красивейших в городе; за богатство внешнего декора ее сравнивают с резным иконостасом. “Странным откликом на драму Димитрия” назвал это событие Е. Ермолин. Образ “углицкого младенца” неотделим от города, и в нем уравнены порфирородный отрок и посадский мальчик». Эта трагедия из раза в раз повторяется на Руси едва ли не по сей день. Пролитая кровь — соблазн для многих. Есть множество изуверных сект, немогущих обходиться без этого. Сегодня в роли этой жертвы подчас выступают аборты, которые делают русские женщины, постоянно подзуживаемые к этому злодеянию шепотком из тени. Царевич Димитрий отразился в Ване Чеполосове, «Ване Черезполосове» (не так ли себя тайным образом продолжает Русское Царство, как подземный ручей, то появляясь на поверхности, то снова уходя в неведомость, как феникс умирая и воскресая вопреки всему?). Царевич Димитрий отражается в Христе, Вифлеемских Младенцах, во всех убитых русских детях. Кому-то наше соединение темы защиты жизни и алхимии покажется случайным. Но образ Жиля де Ре, алхимика, убивавшего детей ради обретения Философского Камня, объяснит многое. Мы не в числе обвинителей Жиля де Ре. Ведь уже почти установлено, что он детей не убивал, что он был оговорен жадными до денег католическими попами. Толпа рабов Жиля, чьих детей он, якобы, замучал, рыдала, когда их господина, признавшегося «во всём», вешали. Как это узнаваемо! Но ведь детей в то время крали и без Жиля де Ре, и сейчас всё равно крадут. Иначе мифу было бы взяться неоткуда. Причем крадут с известным желанием. Отнюдь не сексуальным.
Углич в прежние времена представлял собой бесконечную площадь с разползшимися по ней духовидцами без кавычек. Славились прорицаниями угличские юроды и старцы Петр Томиницкий, Иванушко-Рождественский и другие. Все они участвовали во всенародном празднике — Царевичеве дне, 15 мая, том самом дне, когда был зарезан Царевич Димитрий. Он «отмечался ежегодно и отличался глубокой торжественностью, — писал очевидец в 1912 г. — В этот день после литургии вокруг Царевичева дворца совершался крестный ход несением плащаницы, вышитой матерью царевича, и одра, на котором были несены его святые мощи из Углича в Москву. В этот майский день вся Кремлевская площадь города Углича была наполнена тысячами радостных детей со своими матерями, кормилицами и няньками. Глубокая вера людей, обращающихся с молитвой к царевичу, жаждущих надежды и помощи, превращает этот некогда ужаснейший день в светлый радостный праздник. Мы не знаем, есть ли где-нибудь еще на свете подобный праздник».
Опубликовано в газете "Завтра" 9 сентября 2013 г.:
