Геннадий Зюганов: Державный ключ Руси Великой

Отрывок из книги лидера КПРФ Г. А. Зюганова "Уроки жизни".

Смысл российской государственности

С момента возникновения в XV веке единого и централизованного Московского царства, закономерного преемника древней Киевской Руси, государственность России мужала и восходила "из силы в силу" как государственность имперская. Да и из катастрофы 1914 - 1917 годов, обнаружившей полный крах выработавших свой "ресурс" господствующих классов, утрату ими государственного инстинкта, наша страна выходила и вышла именно в той мере, в какой в ее государственности на новой социальной основе возрождались державные начала.
А ныне империю не ругает только ленивый. Ее полощут на всех перекрестках, изливают потоки желчи и яда, клеймя ненавистное им "имперское мышление" и "имперское прошлое" нашего народа. Стоит задуматься: а в самом деле, почему они так панически боятся нашего единства, добровольного воссоздания обновленного союзного государства? Чем так ненавистна им традиционная форма державного устройства страны? Каково духовное, политическое, экономическое, национальное содержание самого этого понятия? Ответив на эти вопросы, мы сумеем уяснить многое из того, что столь усердно прячут от нас нынешние хозяева России за дымовой завесой телевизионного вранья и квазинаучной "придворной" политологии...
Империя, держава, говорят нам, - это всевластие чиновничьей бюрократии, удушающей цензуры и отсутствие элементарных свобод. Это насилие над национальными чувствами, презрение к человеческой личности, попрание норм естественного людского общежития...
Ложь! Империя - исторически и геополитически обусловленная форма развития Российского государства. Это, говоря словами русского ученого прошлого века В. И. Ломанского, "чертеж великой державы, обнимающей множество разнообразных племен и народов, связанных единством общей и высшей культуры, сознанием равенства всех перед законом и верховной властью, пользующихся широкими началами местного самоуправления".

Россия издревле сознавала себя преемницей и хранительницей имперского наследия. "Москва - третий Рим" - так предельно сжато означил многовековую преемственность русской государственной идеи инок Филофей еще на рубеже ХV - ХVI веков.

Первая империя мира - державный Рим - пала под натиском варваров, но не погибла, возродившись в Византии, столица которой - Константинополь - стала вторым Римом средних веков. Однако в пятнадцатом столетии пала и она, сокрушенная полчищами султана Махмеда II Фатиха. С этого момента русские государи являются естественными преемниками римских и византийских кесарей, а Россия - продолжательницей вселенской имперской традиции. Такова вкратце "геополитическая доктрина" Филофея, легшая в основу российского державного самосознания на многие века вперед.

Когда после победы над Швецией в длительной, кровопролитной войне и заключения Ништадтского мира Сенат и Синод обратились к Петру I с просьбой официально принять на себя титул Императора Всероссийского, царь сослался на имперскую преемственность русской государственности как на нечто само собой разумеющееся. Во многих областях русской жизни Петр, снедаемый жаждою новшеств, отступил от древних традиций, но здесь - понимая особую их важность - сохранил и приумножил.

Стоит ли сегодня отказываться от такого исторического преемства, доставшегося России ценой трудового и ратного героизма десятков поколений наших предков, помноженного на государственную мудрость и политическую предусмотрительность верховной власти?

По мысли позднейших истолкователей тезиса "Москва - третий Рим", историческое движение от Рима через Византию к Москве ознаменовало собой последовательное становление трех главных начал имперской государственности:

римское правовое, властное единство было обогащено византийским духовно-нравственным, христианским единством и, наконец, получило завершение в народном единстве Московской Руси - России. Это и нашло отражение в формуле "Самодержавие. Православие. Народность", выдвинутой полтора века назад министром просвещения С. С. Уваровым.

Эта формула еще тогда была подвергнута резкой критике, причем не только "слева" - со стороны представителей "западничества", но и "справа" - со стороны славянофильского течения общественной мысли. В конкретной ситуации 30 - 40-х годов прошлого столетия в ней справедливо усматривали отчетливую консервативно-охранительную тенденцию, направленную на защиту отживающего абсолютистско-дворянского строя и, в первую очередь, крепостного права, серьезно тормозившего экономическое развитие державы

Однако нельзя не видеть и того, что наряду с конкретным классовым и сословным содержанием это триединство обладает и более широким культурно-историческим смыслом доступным переводу на язык современной политической аналитики, - смыслом злободневным и поучительным.

Он отражает существенные инварианты, пронизывающие собой различные и даже противоположные по своей форме периоды развития российской государственности. В иную историческую эпоху они нашли выражение в таких, например, формулах, как "союзное многонациональное государство" с "единой и направляющей силой" во главе;

"морально-политическое единство советского общества";

"советский народ как новая историческая общность".

Как и уваровские, эти формулы можно и нужно было критиковать, поскольку из общих принципов, направленных на отстаивание общегосударственных интересов, они превращались в апологетику стоящего в данный момент у власти узкого партийно-номенклатурного слоя, все более начинающего отрываться от действительных нужд народа и государства. Здесь вся сложность - провести четкую грань между общим принципом и его конкретно-историческим облачением.

Державный ключ Руси Великой

Вдумаемся в суть российского державного девиза прошлого века, имея в виду широкую перспективу общенародного, общенационального, общегосударственного интереса, и зададимся вопросом: многие ли сегодня понимают и чувствуют, обладателями какого грандиозного наследия мы являемся и как нам жизненно необходимо научиться им пользоваться, обогатить его современным опытом, модернизировать применительно к новым реальностям, гармонично и ненавязчиво вплести в ткань нынешней народной жизни?
Самодержавие. Строго говоря, это есть принцип государственного устройства, предполагающий полную суверенность и политическую самостоятельность в сочетании с ее осознанными державными целями. Самодержцами стали называть себя русские великие князья именно после того, как Россия окончательно превратилась в независимую от иноземных влияний страну. На долгие столетия самодержавие превратилось в единственно возможный принцип собирания страны, отличающийся исключительным разнообразием.
Православие. Отвлеченно рассуждая, любая политическая или общественная форма обретает устойчивость, прочность, волю к жизни и способность к развитию, к борьбе за свое существование лишь тогда, когда она осмыслена и воодушевлена великой Идеей, благородным Идеалом. Для России такой движущей силой явилось стремление воплотить в своем бытии идеалы праведности и любви, милосердия и сострадания, веры и верности. С древнейших времен оно получило свое отражение в самоназвании страны - Святая Русь.
Вера, совпадающая с природными особенностями народа, соответствующая его стремлениям и образу жизни, придает народной стихии неиссякаемую внутреннюю прочность, жизненную устойчивость и деятельную энергию. Во многом именно вековая инерция российских нравственных ценностей помогла нашему народу сохранить себя посреди неимоверных тягот и невероятных испытаний, выпавших на его долю за последнее столетие.
Да и в нынешних условиях невиданного падения нравственного уровня общества, разгула аморализма, разврата и культа насилия разве не нуждаемся мы в том, чтобы в наш быт вернулись понятия совести и чести, бескорыстия и душевности, жертвенности и патриотизма? Разве нам не нужна крепкая семья, построенная на основах добра, взаимной любви и уважения?
Народность. Бытовавшая у нас вульгарная социология почти отучила осмысливать действительность в категориях общенациональных интересов, рассматривающих народ как соборную силу, а не только как арену борьбы противостоящих друг другу социальных групп. Особенно сегодня, когда страна все больше напоминает проржавевшую атомную бомбу замедленного действия, каждому необходимо понять, что братоубийство гражданской войны не может быть оправдано никакими теоретико-идеологическими изысками, благими намерениями или красивыми фразами о суверенитете.
Наша тысячелетняя история была слишком тяжела и сурова, чтобы не сделать из нее таких выводов.
Революция 1917 года стала закономерным результатом всеобъемлющего кризиса, поразившего основы государственной жизни и национального самосознания. Самодержавие постепенно, но неуклонно вырождалось в режим всевластия космополитической чиновничьей бюрократии, непробиваемой стеной отделившей верховную власть от народной толщи, в которой росло глухое недовольство. Народность, как основополагающий принцип общенациональной солидарности, пала под напором безмерных политических амбиций партийных лидеров и националистических региональных элит.

Грандиозный по своему размаху и страшный по ожесточению революционный напор вздыбил огромную страну. Вселенский масштаб происходящего определил его крайнюю сложность и противоречивость, величие и непоследовательность. Благороднейшие по своей форме лозунги становились катализаторами братоубийственной бойни, благие стремления и возвышенные порывы переплетались в революционном хаосе с взрывами классовой, национальной и религиозной ненависти.
Героизм и предательство, подлость и жертвенность, величие и низость, патриотизм и русофобия слились в единый огненный поток, прокатившийся по землям России "от финских хладных скал до пламенной Колхиды". Но с самого начала - и в пылу борьбы, и особенно после ее окончания - в стане победителей все яснее и четче обозначались разные подходы к будущему страны.
Для одних Россия, независимо от названия - СССР, несмотря ни на какие идеологические изменения, революции и войны, оставалась Отчизной, любимой, родной страной, на благо которой в меру своего разумения они собирались трудиться, используя завоеванную в гражданской войне власть. Для других она была лишь порцией хвороста в костре мировой "перманентной" революции, плацдармом для подготовки новых международных катаклизмов, полигоном для бесчеловечных экспериментов, неисчерпаемым резервом сырья и "человеческого материала".
Первые устремились восстанавливать разрушенное, парализованное хозяйство, налаживать продовольственное снабжение, модернизировать экономику, строить новые заводы, возрождать вооруженные силы. Вторые подписывали зверские приказы о поголовном "расказачивании", тысячами уничтожали заложников, пропагандировали "расстрелы как метод воспитания", организовывали концлагеря, хладнокровно морили голодом миллионы людей и взрывали национальные святыни. Внутрипартийная борьба этих двух группировок, то ослабевая, то разгораясь с новой силой, не прекращалась ни на миг, затянулась на долгие десятилетия, составила своеобразную фабулу советского периода истории России и в решающей мере предопределила драматические события ее последних лет.