вторник, 8 октября 2013 г.

Андрей Песоцкий: Что общего между ваххабитами и хипстерами

Не так давно в Великобритании бывший военный по имени Лоренс Валлендер сделал операцию по смене пола, после чего принял ислам. Назвавшись женским именем Люси, британец заявил, что намерен отстаивать права мусульман-трансгендеров. Поразительно, но этот фрик даже сумел выйти за муж за единоверца, найденного на сайте знакомств. Религиозные авторитеты возмутились этими социальными мутациями, но не сильно. Видимо, подобные “европейские” трактовки ислама будут и впредь порождать самые невероятные диффузии, выворачивание наизнанку культурных кодов.

Сегодня две основные мировые силы, претендующие на мессианство – это западное общество потребления и радикальный фундаменталистский ислам. Но столь ли они различны? Первая система – это постмодерн (в вариациях от героев Вудстока и дзен-буддистов до хипстеров и яппи), отрицающий ценности модерна, зародившегося в эпоху Возрождения и сломавшегося во второй половине XX века. Торжествующая версия исламизма – это, наоборот, контрмодерн, попытка отбросить цивилизацию к образу жизни 6-7 века, существовавшему при пророке Мухаммеде. Находясь в состоянии конфликта, постмодерн и контрмодерн смыкаются по широкому спектру вопросов: так, откровенные ваххабиты, требующие буквального соблюдения средневековых обычаев, поддерживаются американскими и европейскими властями.

Не отстает и экономическая составляющая: арабским шейхами, формально придерживающимся самого твердого ислама, никто не мешает скупать яхты, носить костюмы от ведущих мировых брендов, ходить в дубайские ночные клубы.

Если посмотреть на господствующие в Западной Европе политические доктрины, то не трудно заметить, что такие явления как размывание границ, преклонение перед мусульманами-мигрантами, лояльность к однополым бракам, отрицание национализма, ставятся через запятую и отстаиваются одними и теми же политическими силами. Самых дремучих исламистов, фактически сторонников феодализма, защищают одетые и иголочки клерки из Европарламента, при этом более умеренные мусульманские режимы попадают в число стран-изгоев, а значит мишеней для военной агрессии.


Показательно, что в последнее десятилетие наибольшее неприятие мировой элиты вызывают не зовущие в темные века ваххабиты, легально действующие в Саудовской Аравии или Катаре, а более светские государства, такие как Ливия, Сирия, весьма умеренные в вопросах религии. Даже считающийся оплотом мракобесия Иран далеко не столь однозначен. Доля расходов на науку в этой стране значительно превышает аналогичные показатели в РФ, а бывший президент Ахмадинежад скромно едет на работу в университет, пользуясь общественным транспортом.

“Человек – творец истории” – говорили в эпоху модерна. Постмодерн оставил от этого лозунга только “человек”, который уже ничего не творит, не пытается улучшать мир, а ценен сам по себе, со всеми своими страхами и комплексами. Что касается контрмодерна, то он оставляет другой обрывок фразы – “творец истории”, только творец этот – Бог, в то время как личность по определению ничтожна, ее жизнь не значительна.

Модерн жесток. Это кровавые войны, хищнический разбитной капитализм, это массовая бедность, это миллионы, бросаемые на верную смерть. Однако, те, кто попытался преодолеть модерн и улучшить ситуацию, тоже являлись его продуктом. Революционеры слева и справа, отважные ниспровергатели 19-20 века были сами производной от промышленного бума, развития науки, роста коллективного сознания.

С Лениным все понятно – его учение произрастало из модернистского марксизма. Однако и Гитлер с Муссолини, хоть и пытались оживить древнюю архаику, были детьми XX века, а не средневекового рыцарства. Их идейное обращение к докапиталистической традиции сочеталось с бурным технологическим развитием Италии и Германии, с вовлечением широких слоев населения в изменение мира. К рутинным феодальным устоям все это имело весьма косвенное отношение. Дуче вообще апеллировал к античным идеалам, минуя средневековье. Даже традиционализм Юлиуса Эволы был далек от реальных проблем почитаемых им древних времен, где барона точно отвергли бы как еретика.

Модерн интересен тем, что он позволял найти выход, а не замыкает человека в самом себе. Видя несправедливость и несовершенство реальности, люди модерна бросали ей вызов – писали увесистые тома философы, суетились изобретатели, отказывались от привилегий и шли в народ подвижники-просветители. Модерн давал человеку возможность изменить общество, в отличие от постмодерна и контрмодерна, выражающих неверие в силы человеческого рода.

Постмодернист замыкает личность на самой себе - сотканной из переживаний, страхов, пассивной созерцательности, в рамках которых предлагается начать с себя, найти индивидуалистическое решение проблем. Закрывание в мирке предлагает и контрмодернист, выставляя вперед отрицающую науку сверх-религиозность, богобоязненность, механическое следование канонам, ханжеский морализм, где человек – лишь жалкая песчинка перед могущественными высшими силами.

Модерн был хорош, потому что позволял честно сразиться против самого модерна, нокаутировать сложившийся порядок вещей, переделать не только себя, но и социум. Постмодернизм на любой подобный демарш отвечает тошнотой Сартра и спермой Фрейда, кривлянием Femen и пересмешками “концептуальных художников”, отрицая саму возможность прямого поединка, превращая происходящее в фарс.

Опубликовано в блоге Андрея Песоцкого: