Статья была опубликована в пятую годовщину октябрьских событий, в 4-м отдельном выпуске "Евразийского Вторжения" (осень 1999 г.)
4-5 октября - траурные даты новейшей русской истории. 5 лет назад прозападный, либерально-капиталистический, мондиалистский и атлантистский режим расстрелял сторонников русского пути, героев русского сопротивления. Это был день нашего жестокого поражения, когда казалось бы, пали не просто наши братья и сестры, наши дети, но рухнуло гигантское знание русской истории.
Эти дни нельзя вспоминать спокойно. Я был в Останкино, когда из темного здания кто-то выстрелил в нашего парня с гранатометом на плече, недалеко от входа. Я стоял и раздумывал, броситься ли внутрь с нашими ребятами, которые кое-где выбили стекла, нырнув в темноту. И тогда началось. Мне казалось, что стреляют вверх, чтобы отпугнуть в большинстве безоружный народ. Но стреляли по нам. Очередями. Все бросились на землю, поползли. Много девушек, подростков, стариков. Били и по ним без разбору.
Спасаясь от пуль я метнулся за легковой автомобиль, стоявший в нескольких метрах от здания. Когда я упал, то слегка толкнул мужчину, который там укрылся раньше. И получилось так, что он на какое-то мгновение оказался в пределе досягаемости пуль, лившихся из окон. В такой ситуации нет времени для раздумий, все решали доли секунды. Но вместо того, чтобы раздраженно - истерично - злобно оттолкнуть меня, что должно было бы сделать непроизвольно само живое человеческое тело, подвергаясь смертельному риску, мужчина, снова заняв свое положение, обнял меня, как бы закрывая от выстрелов.
Я явственно почувствовал дыхание Духа, того самого, который выше плоти и выше жизни. Духа Истинного, осенившего всех наших.
Старушек отчаянно призывающих к мужеству в леске молодежь и падающих от безумных выстрелов, мальчика на велосипеде, девчонок в кожаных юбках, распластавшихся в лужах крови на асфальте.
В Останкино мне стало ясно, что это поражение. И все происходившее на следующее дикое утро, уже было не таким неожиданным.
Были ужас, боль, злоба, ярость, удушливая, нехорошая горечь поражения и бессилия. Но исход той битвы был устрашающе ясен. Победили они.
Прошло 5 лет.
В эти годы было противно и трудно жить. Не возможно было забыть и смириться, так же невозможно упрямо настаивать на своем. По меньшей мере, в тех же самых формах. Для многих события того времени стали главными в жизни.
Потом была Чечня, которая по крови и глупости - во всех смыслах - затмила на время трагедию октября.
Но мы ничего не простили и ничего не забыли. Нас не стало меньше, мы не стали покорнее, мы не приняли статус кво. Нам надо было смягчить выражения, и мы пошли на это. Мы попытались проникнуть во власть, но это не удалось до конца. Мы попытались оставаться радикальнымии непримиримыми, и это не удалось. Едва ли мы, проигравшая, униженная, раздавленная тогда сторона, можем чем-то похвастаться за эти 5 лет. Мы делали что могли, давили на стену. Пускай недружно, пускай в разнобой, пускай нелепо, стыдясь самих себя, не находя правильных слов и жестов. Но мы сохранили главное - пусть рассеянно, несжато, разлито и рассредоточено - но сохранили, точно сохранили Дух, повеявший тогда. Пусть он пока еще не горит, но он явно тлеет, жжется, болит в нас, мучит нас.
Революционная оппозиция не сложилась в субъекта - ни на периферии, ни в конформистских образованиях и средах. Но Дух не исчез. Сквозь толщу сна едва-едва, но угадывается его отдаленный сладкий привкус. Мы ни от чего не отказались. Мы стоим там же, где стояли. И если нам только удастся слегка, на миллиметр, на кроху сдвинуть историю в нашем направлении, все немедленно возвратится. И страстная ненависть оплавит души наши прекрасным огнем нового действия.
Прошло 5 лет.
В эти годы было противно и трудно жить. Не возможно было забыть и смириться, так же невозможно упрямо настаивать на своем. По меньшей мере, в тех же самых формах. Для многих события того времени стали главными в жизни.
Потом была Чечня, которая по крови и глупости - во всех смыслах - затмила на время трагедию октября.
Но мы ничего не простили и ничего не забыли. Нас не стало меньше, мы не стали покорнее, мы не приняли статус кво. Нам надо было смягчить выражения, и мы пошли на это. Мы попытались проникнуть во власть, но это не удалось до конца. Мы попытались оставаться радикальнымии непримиримыми, и это не удалось. Едва ли мы, проигравшая, униженная, раздавленная тогда сторона, можем чем-то похвастаться за эти 5 лет. Мы делали что могли, давили на стену. Пускай недружно, пускай в разнобой, пускай нелепо, стыдясь самих себя, не находя правильных слов и жестов. Но мы сохранили главное - пусть рассеянно, несжато, разлито и рассредоточено - но сохранили, точно сохранили Дух, повеявший тогда. Пусть он пока еще не горит, но он явно тлеет, жжется, болит в нас, мучит нас.
Революционная оппозиция не сложилась в субъекта - ни на периферии, ни в конформистских образованиях и средах. Но Дух не исчез. Сквозь толщу сна едва-едва, но угадывается его отдаленный сладкий привкус. Мы ни от чего не отказались. Мы стоим там же, где стояли. И если нам только удастся слегка, на миллиметр, на кроху сдвинуть историю в нашем направлении, все немедленно возвратится. И страстная ненависть оплавит души наши прекрасным огнем нового действия.
