Алексей Подберёзкин: Синтез науки и веры или почему в веках хорошо сохраняются только развалины

 

Фрагмент книги Алексея Подберёзкина "Русский Путь".

Хорошей мамой была Церковь или плохой, но родила и вырастила европейскую Культуру и Науку именно она... С мамой Церковью Наука стала ссориться только тогда, когда захотела жить отдельно и своим умом.

Н. Козлов

Жизнь — это борьба за бессмертие.

М. Пришвин

Вопрос об отношении науки и веры в сегодняшней политической жизни представляется принципиальным, ибо вульгарный материализм либералов и коммунистов стал серьезнейшей преградой для поиска национального мировоззрения. И у тех, и у других происходит не только отрицание веры, но, вместе с этим, и приоритета нравственно-духовных ценностей перед материальными. Это отношение неизбежно переносится и на подходы к решению других проблем, в том числе и сугубо прикладных. Например, в экономике такой подход ведет у либералов к преувеличенному значению монетаризма, а у коммунистов — к непониманию роли духовного потенциала в сравнении с количественными критериями роста общественного производства (ВНП, тонно-километры, физические объемы и т.д.). Так что эти вопросы, к которым мы начали приступать, имеют не только мировоззренческое, но и экономическое и политическое значение.

Не менее важно и другое: думается, что перспектива в развитии человечества в XXI в. во многом зависит от того, как обществу удастся не только примирить науку и веру, но и найти форму их эффективного взаимодействия. Я не без оснований полагаю, что основные интеллектуальные “прорывы” в будущем веке — и в идеологии, и науке, и материальном производстве — будут совершены именно “на стыке” науки и веры, по мере преодоления созданных во многом искусственно противоречий.

Еще Н. Бердяев обратился к этой теме в своей работе “Философия свободы”, где он, в частности, писал: “Существует три типических решения вопроса о взаимоотношении знания и веры, и, как увидим ниже, решения эти, несмотря на различия, сходятся в том, что одинаково признают коренную противоположность знания и веры, не ищут общей подпочвы в глубине. И потому типические решения эти предлагают выбирать между знанием и верой и неизбежно выбирают или знание, или веру, или известную пропорцию знания и известную пропорцию веры, взаимно друг друга ограничивающие. Три решения я бы формулировал так: 1) верховенство знания и отрицание веры, 2) верховенство веры и отрицание знания, 3) дуализм знания и веры”.

Уже тогда он признавал, что “третий, дуалистический тип решения вопроса о взаимоотношении знания и веры нужно признать господствующим, наиболее соответствующим современному переходному состоянию человечества и разорванному его сознанию. Этот компромиссный дуализм признает и знание, и веру, но в известных пропорциях, с ограничениями, и пытается установить должный мир знания и веры”. (выделено мной — А. П.).

Вечная борьба материализма и идеализма, похоже, подходит к концу. XXI в. станет осознанием той простой истины, что эти два мировоззрения по сути не противоречат, но дополняют друг друга. Более того, именно на грани науки и веры можно будет ожидать не только выхода из мировоззренческого тупика. Причем этот выход может произойти по-разному: во-первых, через научное осознание происходящего синтеза науки и веры, “по-Вернадскому”; во-вторых, через признание этого синтеза без его научного осмысления, через веру, в том числе и через веру материалистическую. Важнейшие идеи материализма, например, идея прогресса, имеют не только рациональную основу, но и компонент веры религиозного типа — веры, не подвергаемой сомнению.

Развитие взглядов на общество, в особенности пересмотр устоявшихся взглядов, протекает крайне болезненно. Как правило, догматическое сознание отстает от реальности либо трактует ее очень субъективно, называя это “единственно научным подходом”. Думается, что новое мировоззрение перестанет противопоставлять науку и веру, а тем более делать их врагами. В нем должны быть найдены ответы на вопросы, дающие как толчок современному естествознанию и обществоведению, так и углублению веры. Государственно-патриотическая идеология является по своей сути синтезом научных знаний и Веры, т.е. примирения и взаимного дополнения науки, культуры и религиозной духовности. При этом особенно важно подчеркнуть, что этот синтез не будет фундаментализмом, возвратом к догматическому традиционализму. Наоборот, на базе традиционных ценностей лучше, эффективнее учитываются современные реалии.

Скоро, скоро настанут времена, когда наука восстановит в своих правах многие истины алхимии, астрологии, магии, когда реабилитированы будут знания Средневековья и Возрождения.

Н. Бердяев

Эта идеология не противопоставляет друг другу три направления общественной мысли России: традиционализм, социализм и космизм, а является их результирующей, отвечающей на потребности сегодняшнего дня, включая освоение новейших достижений науки. Без этого синтеза на качественно новой, современной основе невозможно заложить духовные основы для разработки не только идеологии, но и конкретных концепций (экономических, социальных, военных и т.д.) развития Нации и Государства. В принципе эта идея отнюдь не нова. Еще Гегель говорил: “Мой взгляд состоит в том (причем это для меня один из важнейших пунктов), что религия, конечно, могла обманывать индивидов, но не народы и не поколения, и что философия до тех пор не завершена, по крайней мере в изложении своем, пока ей не удастся осуществить примирение и гармонию веры и знания” (выделено — авт.).

...Надлежит понять, что наука и религия — не враги, это взаимовложенные процессы бытия, это два полюса Единой Реальности, где каждая описывает все ту же Единую Реальность, но видимую со своей стороны. Выполнить этот Синтез очень не просто, так как наука в целом чревата антинаукой (наука разрушения), а церковь в целом чревата антицерковью (так называемая сатанинская церковь). Именно эти темные подбрюшья, человеческое невежество и бескультурье, и стоят на пути объединения Светлой науки и Светлой религии, и здесь понадобится глубинная прозорливость, чтобы отличить темное от светлого и колоссальная терпимость и доброжелательность в объединении светлых начал науки и религии, так как у них в конечном счете единая цель всесветной задачи — спасение человечества и Среды обетованной.

Г. Ф. Козлитин

Русское православие не проводит непреодолимой черты между верой и наукой. Как писал в декабре 1998 г. патриарх Алексий II: “Между верой и знанием нет противостояния. Однако всем векам и народам знаком спор о том, можно ли подкрепить мистический опыт научными данными. Это спор религии не с наукой, а скорее с идеологией сциентизма, привыкшего говорить от имени науки. Полагаю, что он никогда не будет завершен: одни будут интерпретировать научные открытия как свидетельство о Боге, другие — как оправдание агностицизма. Впрочем, сам по себе данный спор не сильно влияет на религиозный выбор человека. Вера возникает и укрепляется не благодаря рациональным доводам — ее таинственно дарует человеку Бог. Можно уверовать, даже многократно убедив себя в абсурдности религии с точки зрения разума. Можно доказать существование Бога, видеть чудеса — и не стать верующим человеком”.

Наша родина дала нам духовную свободу; ею проникнуто все наше лучшее, все драгоценнейшее — и православная вера, и обращение к Царю, и воинская доблесть, и наше до глубины искреннее, певучее искусство, и наша творческая наука, и весь наш душевный быт и духовный уклад. Изменить этой свободе значило бы отречься от этого дивного дара и совершить предательство над собою.

И. Ильин

То же можно сказать и о русских философах-космистах, внешне безрелигиозных. В конце своей жизни К.Э. Циолковский пришел к открытию теории космических эр. Но сначала напомню о том, что говорил сам о себе Константин Эдуардович: “Я — чистейший материалист. Ничего не признаю, кроме материи”. И в другом месте: “Человечество бессмертно”

Суть теории космических эр коротко выглядит следующим образом: “Эволюция есть движение вперед. Человечество как единый объект эволюции тоже изменяется и наконец, через миллиарды лет, превращается в единый вид лучистой энергии, то есть единая идея заполняет все космическое пространство” (выделено К. Э. Циолковским). И далее: “Все будет в руках тех грядущих людей — все науки, религии, верования, техника — словом, все возможности, и ничем будущее знание не станет пренебрегать, как пренебрегаем мы — еще злостные невежды — данными религии, творениями философов, писателей и ученых древности”. И наконец: “Пройдут миллиарды лет — и опять из лучей возникнет материя высшего класса и появится наконец сверхновый человек...”.

Проблема синтеза науки и веры, но уже на новом уровне, встала с особой остротой в конце нашего столетия. Для этого есть несколько причин.

Во-первых, из-за искусственно обостренного вульгарным материализмом в ХХ в. противоречия между наукой и верой эти два направления познания стали стремительно расходиться, более того, прямо противопоставляться. И вина за это лежит отнюдь не на науке, а на потребительской философии либерализма, которой противостоят по своей сути религия, вера. Кризис примитивного либерализма и меркантилизма требует радикального переосмысления этого противопоставления.

“Наука стала Королевой тогда, — пишет известный русский психолог Н. Козлов, — когда ее мужем и королем стал Капитал, точнее — капиталистический дух рационализма и свободного личного предпринимательства. Сестра Науки, Магия, тоже боролась за этого завидного жениха, но в конкуренции проиграла. Смелые духом и богатые деньгами все чаще выбирали Науку, и Колдуны все чаще переквалифицировались в Ученых. Почему? Ответ, к сожалению, незатейлив: в условиях развития машинного производства именно Наука обещала больший доход”.

Закат буржуазного либерализма, нарастающие противоречия между капитализмом и наукой, которая для капитала есть лишь наиболее эффективный способ делания денег, заставляют нас по меньшей мере задуматься о будущем науки, точнее,— ее функции в условиях нового экономического и социального уклада.

Сущность ума — в способности искать истину, не поддаваясь религиозным, семейным, социальным и иным предрассудкам.

М. Вос Саван

Во-вторых, из-за тупика, в который зашло развитие вульгарного материализма, вылившегося в банальный меркантилизм на Западе и казарменный социализм на Востоке. Именно в эти годы уровень потребления как образ жизни стал критерием благосостояния государств, оставляя за скобками иные (непотребительские) ценности и возможности. Кризис такого отношения к потреблению, в том числе и на Западе, привел к кризису мировоззрения. Основатели Науки открыли мир, на двери которого написано: “Истина”, а за дверью слышался звон монет. “Собственно, Наука и Деньги с тех пор не разлучались никогда”, — справедливо пишет Н. Козлов.

Общество потребления, пережив кризис, возможно, двинется к обществу информационно-духовному, где роль собственно материальных благ становится все меньше. С ростом информационных ресурсов и повышением доли нематериальных богатств эта тенденция, следует думать, усилится. Усилению ее способствует и постепенное приближение к власти гуманитарной интеллигенции — целого социального слоя современного общества, — для которой нематериальные ценности являются приоритетными. По мере расширения этого слоя, превращения его в многочисленную социальную группу, эта тенденция становится все ощутимее.

Наконец, в-третьих, расхождение науки и веры в представлении многих современников создает препятствия для развития человеческой цивилизации. Это, кстати, признают и наиболее проницательные умы на Западе. Можно согласиться с мнением бывшего президента Римского клуба А. Кинга: заменить господствующий сегодня утилитарный материализм, заполнить духовную пустоту и преодолеть кризис мышления в науке способна лишь новая революционная доктрина. Но в рамках неолиберализма такая революционная доктрина невозможна.

Еще ранее о взаимосвязи духовности и судьбы человеческой цивилизации писала Е. К. Рерих, поставившая эту проблему очень остро. Она предостерегала, что если великий потенциал русской души, пока еще пребывающей в нераскрытом состоянии, не будет пробужден к концу века, то, возможно, придется ставить крест на перспективе дальнейшей человеческой эволюции. Видимо, она понимала, что в странах, где господствует либерализм, выход из тупика искать бессмысленно.

Сегодня жизненно важно понять, что у нашего общества, да и всей цивилизации, перспектива будет лишь в том случае, если мы откажемся от вульгарного материализма — будь то примитивно-ортодоксальный марксизм, либо потребительский либерализм. Это возможно только в синтезирующем мировоззрении, где наука и вера взаимно дополняют друг друга.

Если хочешь что-либо сделать, сумей себя ограничить.

Гёте

Принципиальное отличие человека от животного заключается в том, что среди всех прочих потребностей — биологических, сексуальных, материально-потребительских и т.д. — для него на первом месте стоят духовные, нравственные и социальные. “В желании, — считает Б. Спиноза, — возрождается сущность человека”. Раскройте тайну желаний, мотивов личности, и вы увидите личность, ее суть... или отсутствие. Сама по себе наука мало что дает человеческому уму и душе. Она лишь усиливает возможности человека, т. е. власть. Дурак становится вооруженным. Н. Козлов, написал: “Наука не дает Путь. Наука дает только силу”.

Иное дело — наука, в которой восстановлена связь с духовностью, в которой разум советуется с душой. Многие западные философы утверждают, что наука под присмотром души теряет свою познавательную силу, как поэт, ограниченный цензурой. Не будем углубляться в проблемы методологии науки. Заметим лишь, что за ними стоят вопросы нравственного выбора. И вспомним, что великий мыслитель XX в. В. И. Вернадский считал науку явлением духовным. Он писал следующее: “Наука не существует помимо человека и есть его создание, как его созданием является слово, без которого не может быть науки... В научно выраженной истине всегда есть отражение, может быть чрезвычайно большое, духовной личности человека, его разума. В мире реально существуют только личности, создающие и высказывающие научную мысль, проявляющие научное творчество — духовную энергию. Ими созданные невесомые ценности — научная мысль и научное открытие — в дальнейшем меняют ход процессов биосферы, окружающей нас природы”.

Важно подчеркнуть, что для возрождения духовности необходимо сознательное ограничение — аскеза, ибо “роскошь развращает всех: и богача, который ею пользуется, и бедняка, который алчет ее”. (Ж.-Ж. Руссо). Сознательная аскеза в социальной жизни (которую, кстати, в виде поста нам предписывает православие) — это отказ от многого из того, что является ложными ценностями, прежде всего в области материального потребления. Но ведь аскеза — это антипод общества потребления, абсолютный враг неолиберализма! Помните русскую пословицу: “Кто малым доволен, тот у Бога не забыт”? Сознательная аскеза сегодня даже более актуальна, чем в прошлом. Чем больше самоограничения, тем больше человечности, духовности. И наоборот: чем больше ложных ценностей, чем сильнее погоня за материальными благами, тем больше либерализма и тем меньше духовности. Тем дальше оказываемся от магистрального пути русского народа, тем слабее надежда на выход из кризиса, ибо пределов потребительства нет.

Что значит человек,
Когда его заветные желанья —
Еда да сон?
Животное — и все..

В. Шекспир

Вспомним, что идеологической основой перестройки был тезис “сделать все, как в США”. Иными словами, идеология стала “витринной”, а главным критерием в оценке успеха — количество денег и потребленных благ. При этом сознательно проводилась политика замалчивания того факта, какой ценой, ради чего добываются деньги. И это был официальный курс, который в совершенно откровенном виде пропагандировался СМИ в 1987 - 1994 гг., не оставляя места для других ценностей. Испугавшись нарождающегося урода, власть пыталась сбалансировать политику оголтелого потребительства, начав шарахаться от Православия к культуре и т.д., не понимая, что эти ценности легко рассыпаются, когда проводится политика сознательного пробуждения низменных инстинктов, но их очень трудно восстановить. Чтобы восстановить разрушенное за год, порой требуется труд целого поколения созидателей.

Аскеза — это не тупая уравниловка, а такое самоограничение, когда все высвобождающиеся ресурсы личности и Нации идут на развитие духовности, культуры, образования. Подобное перераспределение ресурсов имеет огромное значение и потому, что только при таком условии Россия сможет сделать мощный экономический и социальный рывок в XXI в.

Хочется заметить еще вот что. Приведенные выше строки были написаны и опубликованы давно. Тем удивительнее мне было прочитать в либеральных “Московских новостях” осенью 1998 г. статью Д. Радышевского. Не думаю, что он банально воспользовался моими мыслями. Видимо, действительно, как говорится, дошло и до некоторых либералов. В таких случаях я бываю искренне рад потому, что подобный пример свидетельствует о потенциале взаимопонимания, имеющемся у Нации. Приведу эту статью целиком. И не только для сравнения и в качестве иллюстрации последней мысли, но и для ее развития, заранее соглашаясь со многими ее положениями.

*Самоограничение как программа-минимум*

Я убежден: если б сразу, когда горстка россиян начала богатеть, она отдавала б часть своего навара тем, кто никак не сможет их отблагодарить (ни родне, ни друзьям, ни священникам и артистам), — то кризиса не было бы. Конечно, это очень высокая моральная планка, почему требовать этого от нас? Почему нам нельзя, как на Западе: каждый обогащается сам, а о сирых и убогих печется правительство? Нельзя, это Россия. Ее эволюционная роль — общее дело: русскому человеку в массе, скучно богатеть в одиночку и строить свой маленький частный капитализм. Русские пророки и философы пришли к этому уже давно.

Что же делать сейчас? Хотя бы показать пример щепетильности и принципиальности в денежных вопросах. Конечно, это подвиг, особенно во время кризиса. Не взять дармовщину, премии, призы — почти невозможно. (Знаю только один поступок — Юрия Шевчука с “премией Высоцкого”.) Отказаться от зарплаты, явно превышающей стоимость твоей работы, — это за гранью человеческого. Но именно сегодня надо пытаться делать то, что невыгодно материально, но прибыльно духовно: кризис — это гири, с которыми тренируется спортсмен: нам, с атрофировавшимися духовными мускулами, такое испытание необходимо. Жизнь востребовала самоограничение.

Давайте попробуем не приобретать то, без чего можно обойтись, — жертвовать сэкономленные деньги. Южная Корея выходит сейчас из кризиса именно так. Конечно, у них есть моральный фундамент — буддистская этика. Но и в России есть эта традиция. Опрощение Толстого, нашего отставленного на полку пророка, не в сморкании пальцами, а в ограничении потребностей. Чем меньше вещей, о которых ты печешься, тем больше заботы достается людям. И вообще, лучшие вещи на свете даются бесплатно.

Запад уже пришел к этому: консюмеризм, потребительство, считается вопиюще дурным тоном. Для богатых самоограничение давно стало нормой. Не покупать предметы роскоши, деликатесы, новую мебель и одежду (носить старую до дыр), сдавать бумагу и стеклотару в переработку, отказываться от кредитных карточек, отдыхать в провинции, а не в круизах, экономить бензин, электроэнергию и воду — это не “политическая корректность”, которую высмеивают по недомыслию наши необуржуазные комментаторы, а новое сознание в действии: понимание ответственности за будущее, в котором становится все меньше природных ресурсов, и за гармонию в обществе, где богатство должно быть распределено равномерно. Это добровольно-осознанное, а не вынужденно-озлобленное самоограничение — единственный индивидуальный вклад каждого из нас в борьбу с кризисом. Конечно, нам тоже хочется пройти западным путем пресыщения, но времени нет — устроив Пир вместо дезинфекции, мы уже накликали Чуму. Попытки сохранять, несмотря на кризис, имидж “богатой и модной России”: праздновать дни родных городов, иллюминировать памятники, готовиться к помпезной встрече 2000 года — выглядят хамским кутежом. И вообще, чтобы понять необходимость самоограничения, не надо быть экономистом, а просто совестливым человеком.

Интеллигенция могла бы принять односторонний мораторий на праздники и роскошь; а главное, помнить, какую ответственность мы несем, владея печатным ловом и эфиром, колоссальным инструментом воздействия на сознание общества, которое и определяет бытие. Хотя, замечу, владеющим словом никто не мешал формировать в обществе иной моральный климат.

Мы могли призывать богатых брать, как в советские времена, под шефство больницы и детдома, а государство — давать за это скидки в налогах. Мы могли увещевать наших поп-звезд устраивать целевые благотворительные концерты, а не щеголять “Роллс-Ройсами” и собственными самолетами; убеждать людей не вывозить деньги и не покупать виллы, ибо это не заработанное.

Мы могли стыдить и высмеивать вложение шальных денег в роскошь: в нищей стране стыдно жить шикарно. Мы могли рекламировать благотворительность и добровольное возвращение средств в страну. Никто не мешал нам в этом, но мы добровольно отдали наше богатство, эфир и печатные страницы, под болтовню. “По рейтингу сейчас в моде дурость, — говорил мне на днях один из титанов отечественного эфира. — И умные люди удовлетворяют спрос на нее”. Но если не мы и не сейчас сформируем в массовом зрителе и читателе моду на “умность”, в частности на самоограничение, то кто же и когда? Высокий рейтинг пошлого потребительства уже привел нас к кризису, и приведет не к процветающему западному обществу, а вообще к катастрофе. Запад может себе это позволить: пусть внутри их черепных кораблей — бардак, но плывут они не по штормовому океану, как Россия, а по каналам закона.

У российской интеллигенции почти всегда были совместные духовные установки. Увы, застойное “неучастие во лжи коммунизма” не сменилось “неучастием в лаже консюмеризма”. Но даже сейчас не поздно объединиться хотя бы в этой программе-минимум. 

Дмитрий Радышевский, обозреватель “Московских новостей”

Вынужденно оставляя за скобками огромную тему о роли православия вообще и Русской Православной Церкви (РПЦ), в частности, хотел бы затронуть в этой связи один аспект: РПЦ всегда, во все времена, но особенно со времен Сергия Радонежского, была ориентирована на поддержку сильного централизованного государства. Именно эта ее характеристика и стала объектом для нападок на РПЦ со стороны Запада.

Если в первое время “реформ” Запад мирился с ростом влияния РПЦ в России, то с недавнего времени стало очевидно, что от враждебного нейтралитета он переходит к активным действиям против византийского духовного наследия. И причина тут в позиции РПЦ, в ее усилиях по сохранению антилиберальных по сути своей русских традиций “Третьего Рима”. До сих пор мы имели дело с эпизодическими, чисто фрагментарными нападками на возродившееся от Балтики до Тихого океана православие. Но теперь, когда в своей новой, никем еще не стесненной роли оно стало опорой государства и его поколебленной, хотя еще не до конца раздавленной, державности, Запад воочию разглядел препятствие своему курсу на постепенное стирание граней культурно-религиозной и чисто психологической самобытности России. Разглядел — и заявляет об этом все более открыто.

Другая сторона борьбы с православием (и борьбы за православие) — Вера. “Вера, — писал Гегель, — это тоже знание, только в своеобразной форме”. По сути своей ему не противоречил и Шопенгауэр, говоривший, что “вера и знание — это две чаши весов: чем выше одна, тем ниже другая”. Вопрос в том, что такое “весы”? Но главное, на мой взгляд, в этой мысли великого философа отнюдь не противопоставление веры и знания, а намек на то, что они должны находиться в равновесии, в моем понимании — в синтезе. В сущности Вера — самое мощное оружие человеческой личности, крайне мало изученное. “Вера в себя — это великое понятие, — пишет Ю. Фурманов. — Это осознание своей ценности и подчинение себе всех обстоятельств... Верить в себя — означает вытащить из себя все, на что способен, вложить душу в свои занятия и в свою работу... Причем в условиях, когда общество и окружающие люди не очень почитают людей мужественных, самостоятельных, правдивых и творческих. Особенно в политике. Иногда только Вера (без СМИ, денег, власти) меняла политическую карту континентов, ход мировой истории, делала из доходяги — героя”.

«Вера, — писал Гегель, — это тоже знание, только в своеобразной форме». По сути своей ему не противоречил и Шопенгауэр, говоривший, что «вера и знание — это две чаши весов: чем выше одна, тем ниже другая».

И наоборот. Без Веры все начинания самого гуманистического, самого возвышенного толка ничего не значат. Как совершенно справедливо сегодня отмечает патриарх Алексий, “на какой бы основе — политической, националистической, технократической, экономической — ни строилась новая Вавилонская башня, ее опять разрушит человеческая греховность, победить которую без Бога мы не в силах”.

Он же сказал ей: «Дщерь! вера твоя спасла тебя; иди в мире и будь здорова от болезни твоей».

Евангелие от Марка

Вера означает полное использование всех своих безграничных внутренних ресурсов, несмотря ни на какие обстоятельства, это осознание своей способности добиться любой поставленной цели. В полной мере эта относится и к Нации. Вспомним лишь, как Вера помогла консолидировать все национальные ресурсы (духовные в первую очередь), чтобы победить фашистов в Великой Отечественной войне.

Но и сегодня зачастую только Вера, т.е. сверхрациональный взгляд на мир, способна ответить на острейшие вызовы сегодняшнего дня. Только Вера в свою правоту дает силы отойти от ложных псевдонаучных представлений. И без этого оружия пытаются обойтись нынешние политики! Ни президент, ни премьер в своих важнейших документах не обращаются к Вере (что, кстати, регулярно делает президент США), когда предлагают эти документы Нации. Ни в послании Президента, ни в других важнейших документах этот ресурс не используется. Политики забывают, что лишить Нацию Веры — все равно что обезоружить воина.

Без синтеза веры и знания мы не сможем полностью использовать для выхода из кризиса огромный духовный ресурс нации, не сможем и в полной мере осознать важность другого ресурса нации — интеллекта. Необходимо скорее признать, что господство вульгарного материализма в ХХ в. закончилось, его остатки мешают продвижению общества вперед, потому что они принижают роль интеллекта и духа как важнейшего ресурса развития.

Молитва “деморосса”: “Спаси и сохрани, Господи, Коммунистическую партию, вдохновителя всех наших побед.

Л. Шебаршин

Уже редактируя законченную работу, я получил неожиданно новое подтверждение этим мыслям. На Всемирном Русском Соборе 18 марта 1998 г. Патриарх Алексий II произнес следующие слова: “Россия — великая научная держава. Открытия и изобретения, сделанные в нашей стране, стали отправными точками многих ведущих направлений мировой науки и техники. Тяжелый кризис, который переживает Россия в последние годы, привел к существенному ослаблению ее научно-технического потенциала. И надо помнить, что если наша страна в самые короткие сроки не сумеет восстановить былое могущество в этой области, в наступающем столетии она столкнется с серьезными испытаниями. Так что судьба России в наши дни находится во многом в руках людей, которых принято называть научно-технической интеллигенцией. Не только духовная жизнь этих людей, но и их житейские проблемы, душевное состояние, а также патриотизм, готовность мобилизовать все свои таланты и силы на служение Отечеству — все это не может не волновать Церковь. И настоящее собрание — лишь начало многообещающего движения по объединению наших усилий. Люди, создающие самые современные научные знания и новейшие технологии, нуждаются в прочной опоре — духовной традиции Православия. В этом — возможный ответ России на те сложнейшие проблемы, которые уже встали перед ней и с которыми она еще столкнется” (выделено мной — А. П.).

Это обращение Патриарха — очередное напоминание всем нам. Хочется верить, что оно не останется без ответа, как предыдущие. И прежде всего среди практических политиков.