 |
| РУСЬ! СОВЕТЫ! СОЦИАЛИЗМ! |
Внимание! Статья публикуется на дискуссионной основе!
... коммунисты могут выразить свою теорию одним
положением: уничтожение частной собственности.
К. Маркс, Ф. Энгельс «Манифест коммунистической партии»
1. Коммунизм как он есть
Основной вопрос для нас в рамках настоящей работы – что есть коммунизм по самой своей сути? Что в нём непосредственно выражает суть и является имманентно присущим, а что относится к конкретно-историческим формам и может быть изменено в соответствии с изменением обстоятельств места и времени?
Следует, во-первых, заметить, что коммунизм существенно шире, нежели марксизм вообще и марксизм-ленинизм тем более. Марксизм-ленинизм несомненно является наиболее разработанной, систематизированной и при этом прошедшей проверку практикой формой коммунистической идеологии. Тем не менее, он все же является лишь одной из возможных форм, и было бы ошибочно отождествлять коммунизм вообще с одной, хотя бы даже наиболее передовой и развитой на данный момент, его формой.
Коммунистическая идея возникает в западно-европейской политической мысли и получает всемирное распространение только по мере всемирной экспансии западной цивилизации. В известной мере можно говорить о том, что коммунизм как идея является реакцией на западно-европейский буржуазный тип цивилизации. Центральная идея для коммунизма – это стремление к преодолению отчуждения, являющегося основным принципом капиталистического общества.
Марксизм раскрывает корень отчуждения в отчуждении труда. Труд в марксизме воспринимается как коренное свойство человеческой природы, являющееся источником всякой ценности. Капитал рассматривается лишь как «накопленный труд», как результат отчуждения продукта труда от своего первоисточника, т.е. трудящегося индивидуума. Это изначальное базовое отчуждение выступает первопричиной и источником всякого отчуждения вообще, достигающего своего максимума в обществе развитого капитализма. Капитализм – это пик и предел отчуждения: человеческого общества от природы, человека – от общества. Логика отчуждения труда порождает с одной стороны классовую эксплуатацию, а с другой – всеобщую конкурентную борьбу. В свою очередь классовая эксплуатация порождает борьбу классов, доходящую до непримиримого антагонизма.
Конечная цель коммунизма – снятие отчуждения, переход от безличного господства капитала к господству человеческой личности над безличными природными и экономическими силами, причем в форме не отчужденного, а коллективного человеческого бытия. Положительный идеал коммунизма, таким образом, можно определить как органическое единство общества, преодолевшего и снявшего индивидуальное и групповое отчуждение, общества «в котором свободное развитие каждого является условием свободного развития всех». Путь к такому обществу лежит через обобществление средств производства, т.е. через снятие центральной предпосылки отчуждения продукта труда от субъекта труда. Обобществление средств производства, таким образом, должно привести к исчезновению классовой эксплуатации, да и самого разделения на классы.
Исходя из этого мы можем дать определение коммунизма. Коммунизм есть идеология социального органического единства, достигаемого через обобществление средств производства. Историческое содержание коммунизма можно определить как освобождение человечества от диктата отчужденных производственных отношений как таковых (а не только от диктата капитала): «Но современная буржуазная частная собственность есть последнее и самое полное выражение такого производства и присвоения продуктов, которое держится на классовых антагонизмах, на эксплуатации одних другими. В этом смысле коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности» (К. Маркс, Ф. Энгельс «Манифест коммунистической партии»).
Если взять за основу это определение, то становится ясно, что целый ряд политических установок, присущих историческим формам коммунизма, не являются для него обязательными и не связаны напрямую с центральным основополагающим принципом.
Так, например, понятно, что коммунизм как таковой в своей основной идее не несет отрицания религии. Христианский коммунизм, исламский коммунизм, или, если угодно, буддистский, ведический или языческий коммунизм по крайней мере не менее возможны, чем коммунизм атеистическо-материалистический. На самом деле идея преодоления отчуждения, идея холизма, как раз прекрасно согласуется и с онтологической, и с нравственно-этической точки зрения с принципами монотеизма вообще и Православного Христианства в первую очередь.
«Манифест коммунистической партии» отвергает эту мысль с порога, но на каком же основании? Лишь на основании того, что религия с точки зрения его авторов полностью сводится к классовой идеологии феодализма, иначе говоря, заведомо рассматривается с точки зрения последовательного материализма. Таким образом отрицание христианского коммунизма в марксизме исходит не из собственной логики коммунизма как идеологии социального органического единства, достигаемого через обобществление средств производства, а только из логики исторического материализма, a priori положенного в основание марксизма. Иными словами, марксистская критика христианского социализма в «Манифесте» – это простая тавтология, в которой материализм обосновывает себя своим же догматом.
Коммунизм как таковой, как идея в общем-то нейтрален в отношении формы организации политической власти. Как это ни парадоксально на первый взгляд, но монархический коммунизм столь же возможен, сколь и республиканский. В том, разумеется, случае если монархическая власть сочетается с соборностью и выражает общенародные интересы, а не интересы господствующего класса.
Более того, идея социально-органического единства, достигаемого через ликвидацию частной собственности на средства производства, вовсе не предполагает обязательного эгалитаризма, то есть принципа гражданского и политического равенства! Наравне с коммунизмом демократическим (кстати, стоит учесть, что и демократия может быть чрезвычайно разнообразной и не сводится только к её европейско-американской форме) логически вполне возможен коммунизм аристократический и даже в определённом смысле сословный, если только понимать под сословиями общности не классовой природы (т.е. выделяемые на основе различного отношения к собственности), а функционально-органические (т.е. на основе различия выполняемых в едином социальном организме функций). Простая логика говорит о том как раз, что высокоорганизованное органическое единство предполагает дифференциацию и спецификацию социальных ролей и функций, а никак не их унификацию и выравнивание.
Наконец, приведенная выше формула коммунизма сама по себе ничего не говорит об отношении к нации и государственности. Формально она, по крайней мере на первый взгляд, допускает весь спектр возможностей от крайнего этно-национализма до полного национального нигилизма и от радикального анархизма до этатизма – причем в любых сочетаниях.
Однако формальное допущение не означает на самом деле практической возможности и равной жизнеспособности этих форм. Как будет показано ниже, последовательная реализация центрального коммунистического принципа неизменно в ходе объективного исторического развития находит для себя те внешние формы, которые обеспечивают реальную жизнеспособность воплощаемой идеи. Воплощаясь в реальность, коммунистический принцип неизбежно обретает черты национального коммунизма, что и понятно, поскольку именно нации составляют ту реальную почву, которая воспринимает для себя либо отторгает коммунистическую идеологию. Если коммунизм подаётся нации в идеологическом комплексе с антинационализмом, то такой комплекс отторгается национальным организмом или приводит его к саморазрушению. Напротив, коммунизм в комплексе с национализмом может усваиваться национальной почвой и приносить на ней свои плоды. Поэтому, хотя на уровне отвлеченной идеи описанное выше разнообразие форм коммунизма возможно, но реальность отбирает из них только те формы, которые возможны не только логически, но и с точки зрения их жизненности.
2. Реализация коммунизма есть национальный коммунизм
Марксизм, как и всякая научная теория, имеет как минимум две существенные составляющие – модельно-описательную и прогностическую. Описательная составляющая состоит в том, что марксизм раскрывает внутреннюю механику капиталистического общества, позволяет понять его структуру и принципы функционирования, а также его историческое происхождение и логику развития. Как и всякая научная теория, марксизм строит модель реальности. То есть выделяет ряд факторов, наиболее существенных с точки зрения авторов концепции, и абстрагируется от ряда других факторов. Всякая научная модель ограничена и относительна, всякое понимание в рамках научной методологии достигается путем определенного упрощения. Поэтому всякий вывод требует критического отношения и проверки практикой.
Научный прогноз всегда неизбежно строится на основе аппроксимации наблюдаемых тенденций. Что дало основания Марксу и Энгельсу утверждать историческую неизбежность социалистической революции?
Классики исходили из следующих посылов:
1. Логика капитализма требует максимизации прибыли. Заработная плата рабочим снижает прибыль. Следовательно, логика капитализма диктует необходимость снижения заработной платы рабочим. Тот капиталист, который не захотел бы подчиняться этой логике, неизбежно проиграл бы в острой борьбе с конкурентами, максимизирующими прибыль и снижающими себестоимость продукции всеми возможными средствами. Следовательно, по мере развития капитализма уровень жизни рабочих должен не расти, а снижаться, вплоть до уровня их физического выживания.
2. По мере механизации труд в рамках капиталистического производства становится чисто конвейерным и механическим, лишенным какого-либо творческого удовлетворения. Чисто рабским.
3. Логика развития капитализма диктует централизацию производства. В конкурентной борьбе крупные предприятия закономерно вытесняют мелкие. Вместе с концентрацией производства нарастает концентрация рабочих и уровень их организации.
4. Капиталистическое хозяйство может существовать только постоянно расширяясь, то есть вовлекая новые рынки сбыта, рабочей силы и труда. Земля ограничена, следовательно рано или поздно произойдет остановка этого расширения и коллапс системы, способной существовать лишь расширяясь.
«Каким путем преодолевает буржуазия кризисы? С одной стороны, путем вынужденного уничтожения целой массы производительных сил, с другой стороны, путем завоевания новых рынков и более основательной эксплуатации старых. Чем же, следовательно? Тем, что она подготовляет более всесторонние и более сокрушительные кризисы и уменьшает средства противодействия им».
Поэтому «Современное буржуазное общество, ... создавшее как бы по волшебству столь могущественные средства производства и обмена, походит на волшебника, который не в состоянии более справиться с подземными силами, вызванными его заклинаниями» (К. Маркс, Ф. Энгельс «Манифест коммунистической партии»).
Из этих предпосылок Маркс и Энгельс делают вполне закономерные логические выводы:
1. Кризис капитализма исторически неизбежен.
2. Осуществит революцию промышленный пролетариат как наиболее обездоленный и в то же самое время наиболее сконцентрированный и организованный самим же буржуазным обществом класс.
3. Социалистическая революция начнется в наиболее передовых капиталистических странах, в которых наиболее развит промышленный пролетариат. И только потом будет распространяться в менее развитые страны по мере их экономического созревания.
4. Новое общество станет первой в истории формацией, существующей без эксплуатации, потому что кого же эксплуатировать, если победившим классом становятся сами труженики.
5. Снятие эксплуатации снимет и классовое разделение, а значит и приведет к исчезновению самих классов, включая и рабочий класс.
6. Исчезновение классов приведет к исчезновению государств, т.к. государство есть аппарат классового насилия.
7. Исчезновение классов приведет к растворению наций, ибо нации (в рамках марксизма) есть продукт капиталистических отношений.
Вполне логичный прогноз, исходящий из аппроксимации тех тенденций, которые Маркс и Энгельс наблюдали во второй половине XIX века. Но этот прогноз был воспринят массами не в качестве научного прогноза, а в качестве религиозного откровения. В итоге, когда выявились и стали очевидны дополнительные факторы, не учтенные в марксистской модели, и реальность пришла в противоречие с марксистским прогнозом, религиозные фанатики нового «откровения», словно бы в насмешку называющие себя «историческими материалистами», предпочли не поверить окружающей их реальности! И до сих пор эти горе-марксистские эсхатологи ждут «красного апокалипсиса», когда уже исчезнувший промышленный пролетариат вековой давности встанет вдруг из могилы и воплотит пророчество Маркса! Какова же пропасть, разделяющая рациональных материалистов, создавших марксизм, и этих эрзац-религиозных эпигонов-догматиков! Марксизм в самом своем основании отверг и высмеял утопические побасёнки и сентиментально-философические прожекты, отверг всякое догматическое доктринерство, и исходил из реальной живой плоти окружающего мира, из трезвой оценки реальных окружающих сил. Нынешние «марксисты» - типичные доктринеры и метафизики, верящие пророчествам и завещанным нетленным догмам, и не верящие собственным глазам, если они только у них есть, в чем порой невольно приходится сомневаться.
Что же мы видим в реальности?
1. Уровень жизни рабочих промышленно развитых стран, несмотря на сохранение капиталистических отношений, повысился до уровня, просто несопоставимого с уровнем жизни рабочих начала XX века. Даже те рабочие, которые не стали акционерами, т.е. собственниками средств производства, и по-прежнему продают только свой труд, продают его по такой цене, что и речи не может идти об уровне их физического выживания. Напротив, они обладают возможностью не только в полной мере удовлетворять свои потребности в хорошей пище, одежде и жилье, но и получать образование, путешествовать, обладают досугом и т.д. Разумеется, капиталистическая эксплуатация, т.е. изъятие доли прибавочной стоимости, сохранилась, но масштабы этой эксплуатации несопоставимы с уровнем конца XIX века.
2. Произошла информационная революция и переход к постиндустриальному обществу. Этот переход произошел при сохранении буржуазных отношений – чего классики марксизма, разумеется, учесть не могли. Промышленное фабрично-заводское производство перестало быть ведущей производственной сферой, соответственно рабочий класс перестал быть ведущим классом, да и вообще классом в собственном смысле, и превращается в прослойку. Основные трудовые ресурсы задействуются в производстве информации и технологий. Однако наёмные работники этого производства – «пролетариат умственного труда» – не имеют ни малейшей тенденции к концентрации. Это люди с принципиально иным классовым сознанием, хотя и тоже продающие свой труд. Это люди, работающие в отдельных кабинетах, и, соответственно, коллективистский дух цеховой стачки чужд им по определению. Более того, развитие информационных технологий ведет к тому, что очень скоро большая часть их работы будет осуществляться вообще на дому. Перенесение на этих «неопролетариев» логики пролетарской революции абсурдно.
3. Таким образом, фактически мы наблюдаем переход к новой общественно-экономической формации с новыми классами: собственников и производителей информации и технологий. Новая формация оказалась тоже классовой и основанной на эксплуатации! Соответственно, большинство противоречий капитализма уже в прошлом. Мы имеем дело с совершенно новыми противоречиями и кризисами.
4. Классическая марксистская теория революции ставит социалистическую революцию в зависимость от уровня развития промышленного пролетариата, а все без исключения победившие социалистические революции произошли в экономически отсталых аграрных странах, в которых пролетариат не был развитым, либо его вообще не было.
5. В России, а тем более в Китае, матрицей социализма стала крестьянская общинность. И, напротив, развитие индустриализации и урбанизации при социализме привели к глубокому кризису социалистического менталитета – и к частичной (в Китае) или полной (в России) реставрации капитализма, но теперь уже явно деградированного, маргинального и колониального по отношению к постиндустриальному миру.
6. В классическом марксизме уровень развития производительных сил определяет характер производственных отношений. При этом производственные отношения могут отставать от уровня развития производительных сил (такое противоречие и разрешается путем революции), но никак ни наоборот. Между тем, социалистические производственные отношения были установлены в России при том, что уровень развития производительных сил был существенно ниже, чем в развитых капиталистических странах. В итоге в рамках социализма соц. страны прошли стадии того же уровня развития, которые ведущие западные страны проходили в рамках капитализма. Обе политические системы (т.е. обе формы производственных отношений), в течение семидесяти лет существовали на базе одного и того же уровня развития производительных сил. И при этом социалистические формы сами по себе не привели к значительному перевесу над кап. странами в свободной конкуренции с капиталистическим миром. С точки зрения формационной теории – нонсенс.
7. Роль государства в социалистических странах не только не снизилась, а многократно увеличилась по сравнению с буржуазным обществом. По сути реальный исторический социализм проявил себя в форме этатизма. Видеть в этом «злой умысел» и «волюнтаризм» конкретных исторических личностей – значит попросту игнорировать объективность исторической реальности. Государство, став бесклассовым, и не подумало умирать, а, напротив укрепилось, став общенациональным. Тем самым обнаружилось, что государство – это не только и не всегда орудие классового господства. Существенные противоречия возникли между социалистическими странами. Тем самым было показано, что далеко не всякие политические противоречия порождены классовой эксплуатацией.
8. Нации при социализме и не подумали отмирать, обнаружив явным образом тот факт, что они не являются или, по крайней мере, далеко не всегда и не везде являются производной от развития буржуазных отношений.
До тех пор, пока социализм развивался, то есть адекватно приспосабливался к реальности, он развивался от левацкой утопии к реалиям национального коммунизма. Догматики, начётчики и фразеры обвиняли поэтому и Ленина, и Сталина в ревизионизме, т.е. в отходе от «чистоты марксизма». Но после смерти Ленина и Сталина точно такие же догматики и начётчики немедленно принялись обожествлять и заколачивать в мрамор и бронзу теперь уже их наследие, точно также как прежде старались канонизировать и тем самым умертвить наследие Маркса. Как бы хотелось господам политическим архивариусам монополизировать Ленина и Сталина и похоронить наследие революционеров в музейной пыли и тысячетомниках комментариев, в которых каждая фраза отпрепарирована, выглажена, вылизана и сдана в архив!
Но наследие революции принадлежит не им, а НАМ – то есть тем, кому оно нужно не для музейной коллекции, а для дела революции. Это для архивариусов от марксизма Ленин и Сталин – непререкаемые пророки и бронзовые идолы, на которых они способны взирать только из распростертого ниц положения. Для нас они – живые люди (которым тоже было свойственно ошибаться, и с которыми мы смеем не во всем соглашаться), товарищи по делу, которое мы продолжаем. Мы – живые наследники, и мы можем по праву законных наследников распоряжаться доставшимся нам наследством, то есть использовать то, что можно использовать (не боясь и переделать в соответствии с новыми нуждами) и отбрасывать то, что за давностью лет истлело.
Первостепенный интерес для нас представляют не мёртвые цитаты, то есть мнения, зафиксированные в тот или иной исторический момент в статике, а динамика и вектор развития. Понять этот вектор можно по отдельным опорным точкам:
1. Переход Ленина к тезису о том, что Партия обязана не только выражать и отражать борьбу класса, а возглавлять её, то есть по сути политически формировать класс. Отсюда – партия «нового типа», ленинская партия, «орден меченосцев». Здесь – начало отхода от левацкого эгалитаризма к принципам иерархической организации социума. Если угодно, от демократической модели социализма к аристократической. От преклонения перед массой – к осознанию роли авангарда, то есть духовной, интеллектуальной и волевой элиты.
2. Ставка на социалистическую революцию и установление советской власти в индустриально неразвитой аграрной стране. По меркам догматиков от «марксизма» – вещь немыслимая. Догматики настойчиво требовали союза рабочих с буржуазией, то есть фактически подчинения рабочего движения интересам буржуазии, мотивируя это тем, что Россия должна еще пройти длительный этап капиталистического развития для того, чтобы уровень развития производительных сил дорос до социалистических производственных отношений и вызрели «объективные условия» революции и т.д. С точки зрения догматиков от марксизма Великая Октябрьская Социалистическая Революция 1917 года была «бредом сумасшедшего», чистым волюнтаризмом, попыткой построить надстройку без базиса, и т.д.
Ленин и ленинцы сделали это! Вместо подчинения рабочего класса интересам буржуазии, они сделали ставку на союз рабочих с крестьянством. То есть по меркам догматиков от марксизма с реакционнейшим классом. В этом союзе рабочие, кстати, были лишь численно ничтожным авангардом. Основной массовой силой красного движения в гражданской войне стало именно крестьянство. Фактически большевики осуществили крестьянскую революцию, а не пролетарскую! Меньшевики, взиравшие на крестьянский поворот большевизма с чувством академического превосходства истинных знатоков марксистской доктрины, закончили свою историческую судьбу в охвостье белого движения.
Что в итоге представляла собой революционная государственность? Комбинацию 1) Советской власти (основанной на матрице сельского схода), 2) цементирующей государство партийной вертикали (организованной по принципу «ордена меченосцев», то есть аристократическому и отчасти «теократическому» принципу) и 3) колоссальной концентрации власти в руках главы Партии (державно-монархический принцип).
История подтвердила правоту Ленина. Социалистические революции победили только в индустриально неразвитых крестьянских странах (Россия, Китай, Сев. Корея, Куба, Вьетнам). В Германии и Финляндии – то есть в «наименее развитых из развитых» в индустриальном отношении странах революция вспыхнула, но потерпела поражение. В наиболее же развитых странах, таких как Англия, Франция и США, то есть в странах с наиболее развитым и зрелым пролетариатом, социалистические революции даже не начинались.
3. «Большевистское оборончество» после победы Революции. Союз с патриотами России, для которых советское государство было лишь новой исторической формой существования России. Привлечение значительного количества царских офицеров, инженеров и других специалистов, ученых и т.д. Начиная с этого момента Красное движение и новая советская государственность включали как минимум два компонента: большевиков, которые использовали патриотические настроения для укрепления советской власти, и русских патриотов, которые использовали большевиков для укрепления русской государственности как таковой. Миф о том, что большевики использовали-де спецов, а потом всех перестреляли – чистой воды побасёнка, не выдерживающая столкновения с известными историческими фактами. В ходе репрессий 30-х в основном как раз были выбиты именно левацкие догматики; «национал-большевики» разумеется тоже гибли (на войне как на войне), но именно они-то и вышли победителями.
4. Политическая линия Сталина на построение социализма в отдельно взятой стране. Политический разгром, высылка и, наконец, уничтожение Троцкого, настаивавшего на том, чтобы превратить Россию в вязанку хвороста для разжигания пожара мировой революции. Социализм в отдельно взятой стране по самому смыслу является национальным социализмом. Если бы словосочетание «национал-социализм» не было украдено гитлеризмом (именно украдено: по своему существу гитлеризм не был национальным и уж тем более не был социализмом!), то следовало бы обозначить идеологию социализма в отдельно взятой стране именно этим термином – «национальный социализм» (в буквальном и непорочном смысле этого слова) как первая фаза построения национального коммунизма.
Закономерным следствием доктрины построения социализма в отдельно взятой стране стало положение о возможности мирного сосуществования с капиталистическими странами и роспуск Коминтерна. Лишь колоссальная сила идеологической инерции помешала в тот момент осознать очевидное: социализм есть явление не формационно-стадиальное, а цивилизационное, т.е. не исторически универсальное, а национально-почвенное. Социализм есть порождение национального духа, а не уровня развития производительных сил. Ведь социалистическая Россия и капиталистическая Европа существовали на одном и том же уровне производительных сил. Даже, если уж на то пошло, в развитых европейских странах уровень развития был выше (хотя скорость развития, как показывает опыт сталинской индустриализации, был выше в СССР).
5. Реабилитация Русской истории и национальных традиций. Начиная от фильмов об Александре Невском и Иоанне Грозном и заканчивая восстановлением погон и офицерских знаков различия в ходе Великой Отечественной Войны. Восстановление офицерства, частичная реабилитация и восстановление казачества фактически означали в известной мере возрождение сословности. Хотя, необходимо сразу отметить, что сословность социалистического общества была во-первых бесклассовой (т.е. профессионально-функциональная дифференциация общества не имела в своей подкладке дифференциацию по отношению к собственности), а, во-вторых, ненаследственной (сохранялась полная прозрачность и открытость для вертикальной социальной мобильности. Кстати, одним из эффективных «лифтов» вертикальной социальной мобильности была Партия).
6. Наконец, ключевой шаг – прекращение гонений и реабилитация Православия. Более того, в определённой мере, преодоление отделения Церкви от государства. Восстановление Православия и роли Церкви не были завершены, и необходимое воцерковление Советской России не состоялось. Но нас сейчас интересует не статика, а направление развития. И, если сравнивать разгул воинствующего атеистического мракобесия первых революционных лет и положение Церкви в 40-х – начале 50-х годов, то направление развития не вызывает сомнений.
Вывод очевиден. Живая практика социалистической революции вопреки всем догмам вывела ту форму коммунизма, которая была единственно жизнеспособной – национальный коммунизм. Все эгалитаристские, антинационалистические, воинствующе-атеистические наслоения реальная жизнь с коммунизма счищала, и, если что-то из этого счистила не до конца, то только потому, что естественный процесс был прерван хрущевскими реформами.
Историческая роль Хрущёва сейчас не вызывает сомнений практически ни у кого из коммунистов. Именно Хрущёв оборвал историческое развитие социализма в коммунизм. Накопленная инерция была столь велика, что позволила социалистическому государству существовать еще несколько десятилетий. Однако эти десятилетия были уже движением по нисходящей, а не по восходящей. Экономика, искусство, менталитет народа в эти десятилетия стремительно десоветизировались, и конечным итогом стала горбачёвщина, кровавый контрреволюционный переворот Ельцина и установление марионеточно-фашистской диктатуры. Однако, признавая тотальную деструктивность хрущевских реформ, большинство коммунистов не отдает себе отчет в том, что же именно он сломал. А сломал он траекторию национально-коммунистического развития.
Вместо того, чтобы завершить только едва начатое Сталиным ревоцерковление страны, Хрущёв начал новую дехристианизацию и атеизацию. Вместо того, чтобы закрепить «сакрализацию» социалистического единодержавия, Хрущёв провел свое пресловутое «разоблачение культа личности», тем самым нанеся смертельную рану советскому самосознанию. И, наоборот, вместо того, чтобы продолжить весьма смело и своевременно начатую Сталиным критическую ревизию марксистского наследства, Хрущёв превратил марксизм в мертвое музейное идолище. Вместо того, чтобы поддержать складывающуюся систему советской аристократии (в собственном смысле – т.е. «власти лучших») Хрущёв публично унизил «касту» ученых и инженеров. И в то же самое время он резко снизил вертикальную социальную мобильность, превратив партноменклатуру в замкнутое и закрытое сословие. В итоге место элиты заняла стремительно дегенерирующая партийная номенклатурная олигархия.
Все убийственные реформы Хрущева, таким образом, были направлены именно против национально-коммунистического вектора развития. Брежневский застой лишь попытался зафиксировать текущее состояние. Вместо развития началась стагнация, перешедшая в откровенное разложение и смрадное гниение умирающего социального организма. Итогом стали 1991 и 1993 годы.
Показательно, что возрожденная после контрреволюционного переворота Компартия сделала (и вынуждена была сделать, иначе бы погибла немедленно) необычайно резкий поворот к национальному коммунизму. Достаточно указать четыре момента.
1. Признание Церкви и декларация уважительного к ней отношения.
2. Поднятие Русского вопроса, вплоть до требования национально-пропорционального представительства.
3. Тезис о том, что Октябрьская Революция и Советское государство являлись не только этапами развития России, но и закономерным проявлением национального духа. Вплоть до буквального воспроизведения в теоретических работах лидера партии формул «Москва – Третий Рим» и «Православие, Самодержавие, Народность». В то же время – снятие атавистического лозунга «Пролетарии всех стран – соединяйтесь!».
4. Усвоение идеологией Партии геополитической доктрины евразийства.
Приходится признать, что поворот КПРФ к национальному коммунизму происходит далеко не всегда последовательно. С одной стороны – значительная идеологическая (а вернее сказать, догматическая) инертность масс. С другой стороны – соглашательская, оппортунистическая политика ряда партийных руководителей. К сожалению, для некоторых видных «провозвестников» национально-коммунистических идей, эти идеи были лишь данью общественным требованиям. Известные своим приспособленчеством оппортунисты зачастую просто стремились сбыть на электоральном рынке тот идеологический продукт, на который был спрос, и на этом заработать себе думские кресла и привилегии «оппозиции его величества».
Тем не менее, факт остается фактом: со стороны народа «спрос» был именно на национальный коммунизм. Народу были предложены самые различные коммунистические проекты: троцкизм (РРП), догматизированный и «зафиксированный» сталинизм (ВКПБ и РКРП), «прогрессистский» интернационалистический коммунизм (РКП-КПСС), и, наконец, национально-патриотический коммунизм (КПРФ). Численность партий говорит сама за себя.
Нет сомнений в том, что будущее коммунизма за национальным коммунизмом. Все остальное – реликты прошлого, политические секты почитателей догматики.
3. Последовательный национализм есть национальный коммунизм
Коренная идея национализма – органическое единство Нации. Возможно ли такое единство в обществе, разделённом на антагонистические классы и раздираемом экономической конкуренцией, в обществе, основанном на принципе «борьбы каждого против всех»? Вопросы риторические.
В классовом обществе не может быть надклассового государства. Это прекрасно показали классики марксизма, и в этом вопросе с ними невозможно не согласиться. В условиях классового общества государство всегда и неизбежно выражает интересы господствующего класса. И если эти интересы правящий класс и пытается выдать за общенациональные – то это лишь обманка для легковерных.
В капиталистическом обществе, основанном на всеобщности денежного эквивалента, не может существовать общенационального интереса. Лишь представители имущего класса имеют средства получать полноценное образование, издавать газеты, баллотироваться на выборах. В обществе резкого имущественного расслоения формально-политическое равноправие – это ширма, скрывающая абсолютное неравенство настоящих прав и возможностей. Голодный и нуждающийся не может быть политически свободным, ибо его нужда – есть эффективнейшее средство принуждения.
Националисты не раз выдвигали лозунг «классового мира», «классового сотрудничества», пытаясь снять остроту классового антагонизма. Но до тех пор, пока будут существовать классы, неизбежна и классовая эксплуатация, а что за мир между эксплуатируемым и эксплуататором? Последовательность националистической мысли диктует императив: не сглаживать противоречия, замазывая и стыдливо прикрывая их причины, а, напротив, вскрыть эти причины и устранить раздирающие нацию противоречия в самом их основании.
Не логика компромисса и соглашения с коммунизмом требует этого от националиста, а собственная логика последовательного национализма. Тот не националист, кто позволяет отдельным классам или группам эксплуатировать лозунги национального единства в своих корыстных классовых или корпоративных интересах. Тот, кто является националистом, а не прикидывается таковым, должен осознать очевидное: национальное единство требует бесклассового общества.
Есть два типичных возражения против этого положения, которые есть смысл привести и опровергнуть.
1. Первое состоит в том, что, поскольку для националиста единственным конечным критерием является благо и процветание нации, то не следует-де замыкаться в идеологических рамках тех или иных «-измов», а следует использовать те средства, которые демонстрируют большую экономическую эффективность. Отсюда и лозунг китайских реформаторов «не важно, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей». Отсюда же и столь популярная у современных социалистов и псевдокоммунистов идея «нео-НЭПа» – многоукладной экономики с высокой степенью государственного участия в тяжелой промышленности и с широким частным сектором в лёгкой промышленности и сфере услуг.
Что можно сказать в ответ? Благо нации не сводится к одной только экономической эффективности. Экономическое благосостояние является средством, а не самоцелью, что наглядно демонстрирует опыт ряда развитых европейских стран, в которых повышение уровня жизни сопровождается снижением рождаемости и ростом числа самоубийств. Высокий уровень потребления сам по себе не означает процветания нации (и даже её отдельных представителей). Жертвовать национальной солидарностью ради повышения эффективности сферы услуг – это всё равно, что продавать первородство за чечевичную похлёбку.
Так ли уж опасны для социалистического общества мелкие частные пекарни и парикмахерские? Да, опасны! Они поддерживают в обществе очаги мелкобуржуазного мировоззрения, ценностной системы наживы, конкуренции, индивидуалистической автономии от национально-социального единства. Они опасны для государства не экономически, а мировоззренчески. Они ставят под сомнение и тем самым релятивизируют национально-коммунистическую этику служения Нации. Они остаются рассадниками индивидуалистической автономности, относительной экономической независимости индивида от социума.
Более того, логика любого предпринимателя – это логика неограниченной максимизации прибыли. Любой мелкий лавочник стремится стать миллионером. До тех пор, пока его ограничивает в этом стремлении «естественная» экономическая конкуренция, он готов принимать эти ограничения как справедливые. Но если государство ставит на этом пути барьер, позволяя богатеть только до определённого уровня, то такой «потолок» развития любой предприниматель воспримет как насилие над самым смыслом и образом его существования. Для мелкого капиталистика, стремящегося стать настоящим капиталистом, классовый его интерес всегда будет выше общенациональных интересов. Допустить в социалистическом обществе возникновение слоя мелких предпринимателей – это значит вырастить целую прослойку врагов общественного строя.
В принципе именно так и погиб Советский Союз. Коренной причиной его гибели было то, что значительные массы населения, будучи по своему экономическому положению рабочими и служащими, усвоили однако мелкобуржуазный менталитет. Тревогу надо было бить ещё тогда, когда начался бум дачных участков, когда стало заметно массовое стремление населения к владению частными хозяйствами.
2. Второе возражение против национального коммунизма состоит в том, что высокий уровень развития общества требует высокого уровня дифференциации, а классы, якобы, выполняют роль органов (каждый со своей функцией) в рамках высокоорганизованного национального организма.
В этом утверждении на самом деле осуществляется подмена двух разных понятий – класса и сословия. Можно в определённой мере говорить и том, что сословия являются такими «органами», и каждое из них несёт своё служение единому общему делу. Но классы (в отличие от сословий) – это общности, определяемые не в отношении к тому или иному общественному служению, и даже не по совокупности присущих прав и обязанностей (как сословия), а прежде всего по отношению к собственности на средства производства.
Если в докапиталистическом обществе классовая и сословная структуры были тесно взаимосвязаны, то в капиталистическом обществе господствующий буржуазный класс оформляется именно путём разрушения сословных рамок. Буржуазия является носителем индивидуалистического сознания, рационально-договорных и прагматических отношений. Поэтому даже сама постановка вопроса об общественном служении буржуазного класса обществу нелепа. Буржуазия и основанное на принципе служения общество – это две вещи несовместные.
Значит ли всё это, что последовательная реализация националистического принципа (т.е. принципа органического единства нации) требует полной ликвидации частной собственности? Да, если под частной собственностью подразумевать собственность на средства производства. Но это не значит, конечно, обобществления личной собственности, то есть собственности на личные вещи, предметы потребления, жилище и т.д.
Требует ли реализация националистического принципа имущественного равенства? Вовсе нет, ибо неравенство способностей и трудовых затрат (а оно неизбежно) может и должно отражаться в имущественном неравенстве, по крайней мере до тех пор, пока прогресс производительных сил не создаст такой уровень всеобщего изобилия, который попросту обесценит владение большей или меньшей собственностью. Логика национализма требует не уравнения собственности, а исключения возможности добывания прибыли в обход общественного распределения, то есть исключения возможности экономической эксплуатации человека человеком путём отчуждения и присвоения создаваемой в процессе труда прибавочной стоимости.
Но ведь то же самое понимание присуще и коммунизму:
«Под равенством марксизм понимает не уравниловку в области личных потребностей и быта, а уничтожение классов, т. е. а) равное освобождение всех трудящихся от эксплуатации после того, как капиталисты свергнуты и экспроприированы, б) равную отмену для всех частной собственности на средства производства после того, как они переданы в собственность всего общества, в) равную обязанность всех трудиться по своим способностям и равное право всех трудящихся получать за это по их труду (социалистическое общество), г) равную обязанность всех трудиться по своим способностям и равное право всех трудящихся получать за это по их потребностям (коммунистическое общество). При этом марксизм исходит из того, что вкусы и потребности людей не бывают и не могут быть одинаковыми и равными по качеству пли по количеству ни в период социализма, ни в период коммунизма.
Вот вам марксистское понимание равенства.
Никакого другого равенства марксизм не признавал и не признаёт.
Делать отсюда вывод, что социализм требует уравниловки, уравнивания, нивелировки потребностей членов общества, нивелировки их вкусов и личного быта, что по плану марксистов все должны ходить в одинаковых костюмах и есть одни и те же блюда, в одном и том же количестве, — значит говорить пошлости и клеветать на марксизм.
Пора усвоить, что марксизм является врагом уравниловки. Еще в “Манифесте Коммунистической партии” бичевали Маркс и Энгельс примитивный утопический социализм, называя его реакционным за его проповедь “всеобщего аскетизма и грубой уравнительности”. Энгельс в своём “Анти-Дюринге” посвятил целую главу бичующей критике “радикального уравнительного социализма”, выдвинутого Дюрингом, как противовес против марксистского социализма. “Реальное содержание пролетарского требования равенства, — говорил Энгельс,— сводится к требованию уничтожения классов. Всякое требование равенства, идущее дальше этого, неизбежно приводит к нелепости”.
То же самое говорит Ленин: “Энгельс был тысячу раз прав, когда писал: понятие равенства помимо уничтожения классов есть глупейший и вздорный предрассудок. Буржуазные профессора за понятие равенства пытались нас изобличить в том, будто мы хотим одного человека сделать равным другим. В этой бессмыслице, которую они сами придумали, они пытались обвинить социалистов. Но они не знали по своему невежеству, что социалисты — и именно основатели современного, научного социализма, Маркс и Энгельс — говорили: равенство есть пустая фраза, если под равенством не понимать уничтожения классов. Классы мы хотим уничтожить, в этом отношении мы стоим за равенство. Но претендовать на то, что мы сделаем всех людей равными друг другу, это пустейшая фраза и глупая выдумка интеллигента” (Речь Ленина “Об обмане народа лозунгами свободы и равенства”, т. XXIV, стр. 293—294)» (И.В. Сталин. Отчётный доклад ХVII Съезду Партии о работе ЦК ВКП(б), 26 января 1934 г.)
Таким образом, логика последовательного национализма полностью совпадает здесь с логикой построения коммунистического общества через этап социализма.
Однако необходимо помнить, что зачастую знамя и лозунги национализма пытается использовать буржуазия для того, чтобы обмануть ими народные массы, и под видом «общего дела» удовлетворять свои классовые, групповые эгоистические интересы. Впрочем, не меньше найдётся умельцев точно так же паразитировать и на коммунистической идее.
Декабрь 2005 г.
