Монархическое начало росло одновременно с русским народом. Оно собирало землю, оно собирало власть, которая в первобытном состоянии бывает разлита повсюду, где только есть разница между слабым и сильным, большим и меньшим. В отобрании власти у всякого над всяким, в истреблении многовластия состоял весь труд и вся борьба русской истории…
Борьба эта, которая в разных видах и при разных условиях совершалась в истории всех великих народов, была у нас тяжкая, но успешная благодаря особенному характеру Православной Церкви, которая отреклась от земной власти и никогда не вступала в соперничество с государством.
Тяжкий процесс совершился: все покорилось одному Верховному началу, и в русском народе не должно было оставаться никакой власти, от Монарха независимой. В его единовластии русский народ видит завет всей своей жизни, в ней полагает все свои чаяния.
С развитием и утверждением монархического начала отечество наше заняло великое положение в мире. В нем открылась возможность гражданственности, обеспечение личности, законности, общественного благоустроения…
Тяжкая государственная необходимость требовала долгое время закрепления народа; но вот мы были свидетелями великого торжества самодержавной освободительной власти, поставившей всех и каждого в прямые отношения к единой государственной власти.
Отмена крепостного права неизбежно влекла за собою и другие реформы. Отобрание помещичьей власти должно было вызвать взамен ее новые органы управления. С тем вместе монархический принцип, отбирая и подчиняя себе всякую власть, требует, чтобы и органы его не были самовластны, чтобы они были только его слугами…
Но в пылу реформ… померещилось, будто движение реформ несет нас к ограничению Верховной власти, олицетворяемой Монархом, причем забывалось, что в русском народе нет и не может быть никакой параллельной ей силы, которая могла бы ограничить ее. Сам Монарх не мог бы умалить полноту своих прав. Он волен не пользоваться ими, подвергая через то себя и государство опасностям, но он не мог бы отменить их, если бы и хотел; да народ и не понял бы его…
Люди, привыкшие без смысла и надобности обо всем, как дети, спрашивать, пожалуй, спросят: а в чем же должно быть ограждение от произвола самого лица, облеченного Верховной властью? Произвол Монарха ограничивается только его совестью, страхом Божиим, силою вещей, логикой событий. Гарантия заключается в положении Самодержца, возвышенном над всеми сословиями и партиями, в совершенной общности его интересов с государственной пользой и благом народным…
Дела в законодательном порядке восходят до Государя через Государственный Совет, который есть только путь к законодателю, а сам отнюдь не может считаться законодательным учреждением…
Народ чтит закон и повинуется ему лишь в уверенности, что он исходит от Царя, и чем яснее для народа признак его воли в законе, тем обязательнее и священнее для него закон…
Из ст. «Наши аномалии и судебная республика»
"Московские ведомости", № 12, 11 янв. 1884
