В. К. Волков: Славянский мир: время тревог и надежд

День сегодняшний всегда корнями в прошлом. И события конца века не будут поняты без обращения к его началу, без восстановления связи времен.

XX век подходит к концу. Он по праву войдет в будущие летописи как один из самых насыщенных событиями за всю историю человечества. Пожалуй, впервые история стала поистине глобальной, но при этом главным театром действий все же продолжал оставаться Европейский континент, а в эпицентре событий неизменно находились славянские народы. Мы можем смело утверждать, что роль их в мировой истории XX в. была гораздо выше того удельного веса, который славяне имеют в глобальном народонаселении (с учетом демографических сдвигов в мире он колебался от 7 до 5%, имея тенденцию к понижению).

Что же принесла славянским народам такая политическая активность или, говоря словами Льва Гумилева, пассионарность Среди историков бытует выражение: счастливые народы имеют скучную историю. Конкретизируя эту мысль, можно констатировать: история славянских народов в XX в. была исключительно интересной. Каждый из них имел свои проблемы, переживал свои кризисы, и псе же можно выделить три тектонических сдвига, которые потрясли до основания человечество. При этом два первых носили общий характер, а третий был творением рук самих славян, хотя и подготовленный всем ходом их предшествовавшего развития. Такими сдвигами в славянском мире стали Первая и Вторая мировые войны, а также события 1989 - 1991 гг., приковавшие к себе всеобщее внимание. Особое значение в истории славян имел послевоенный период (1945 - 1989), который внес судьбоносные перемены в жизнь всех славянских народов. Во всех славянских странах установился коммунистический режим. Возник “социалистический лагерь”. Советский Союз — главная славянская страна — приобрел статус мировой державы. Все славянские народы, включая лужицких сербов, более четырех десятилетий (в Советском Союзе — более 70 лет) жили при социализме, что стало для них эпохой экспериментов. Это наложило печать на каждый из них, хотя часто и по-разному, на их культуру, менталитет, социальную структуру и в значительной мере предопределило их последующее развитие.

Утопическое общественное устройство не могло быть долговечным. Оно создало условия для застоя, отставания и гниения. В результате социалистический строй стал загнивать и сгнил на корню, как “старый режим” во Франции XVIII в. Попытки преобразований показали лишь его неспособность к реформам. Последовали новые взрывы, приведшие к революциям 1989 г. в странах Центральной и Юго-Восточной Европы и к распаду Советского Союза в 1991 г. Заметим, что история еще не определила подлинную цену этих перемен. Не исключено, что полная цена за них еще не уплачена, и платить придется не только нам, но и нашим потомкам.

Что же мы наблюдаем сегодня в посткоммунистическом мире? Что характерно для жизни славянских народов? Всех волнуют социальные проблемы: экономические реформы, состояние народного хозяйства, обнищание населения и т. д. Но не менее важны и проблемы национальные. Отношения же внутри славянского мира характеризуются пока что центробежными, процессами, которые приобрели достаточно устойчивый характер. Об этих процессах можно говорить как об энтропии славянского мира — своеобразной болезни посткоммунистической эпохи.

Термин “энтропия” означает разбегание звезд, рассеяние энергии, т. е. примерно то, что мы наблюдаем сейчас во всем славянском мире, а именно — разбегание славян по национальным квартирам. Формы такого обособления очень разные. Мы были свидетелями и “бракоразводного процесса” в цивилизованных формах между чехами и словаками. Мы наблюдали распад многонациональных государственных образований — Югославии и Советского Союза, Оба эти государства были построены на одних и тех же принципах, на базе так называемой марксистско-ленинской теории национального вопроса. Точнее даже будет сказать, что Югославия была построена по образу и подобию Советского Союза. Неудивительно поэтому, что оба эти эксперимента завершились с одинаковым результатом.

Ретроспективный взгляд на историю формирования и развития так называемой марксистско-ленинской теории национального вопроса показывает, что она складывалась изначально как инструмент дезинтеграции старой государственной власти и общественного строя, как орудие борьбы за власть, как проект последующего переустройства общества. Этот инструментальный характер всех теоретических выкладок в данной области изначально вполне сознательно подогревал сепаратизм и национализм, несмотря на словесные отмежевывания от таких явлений.

Переходя от теории в область практических действий, можно отметить, что коммунистическая практика, особенно в многонациональных государствах, какими были Советский Союз и Югославия, выродилась в поощрение и проповедь утонченного национализма. Национальные республики на деле признавали права наций только титульных, тогда как представители нетитульных находились на положении граждан второго сорта. Многое из того, что делалось, например, долголетняя и фактически никогда не прерывавшаяся политическая практика, которая на коммунистическом новоязе называлась “коренизация аппарата” (1), фактически привела к созданию этнократических партийно-бюрократических элит в каждой из национальных республик, составлявших эти коммунистические федерации. Это социально-политическое наследие, отразившееся на структуре общества, привело к появлению нового общественно-политического слоя —  этнократии. Этот слой вобрал в себя значительную часть прежней партократии, бюрократию управленческих структур, теневой экономики и националистической интеллигенции (2). В момент крушения коммунистических режимов этнократия пришла к власти, отбросила старые коммунистические теории как износившееся платье, взяла на вооружение националистические постулаты и мифологемы как свое истинное идейное знамя и разодрала многонациональные государства по тем швам, которые были прошиты еще старым коммунистическим режимом.

Подобная участь, пусть в несколько иных формах и с некоторым опережением, постигла и то геополитическое образование, которое мы прежде называли “социалистическое содружество” или “социалистический лагерь”. Тенденции, взявшие верх во всей Восточной Европе за последние 5 - 7 лет, развивались в противоположном направлении по сравнению с преобладающими в мире интеграционными процессами. Этот контраст особенно разителен по сравнению с Западной Европой. Видимо, в историческом плаце мы имеем дело с явлением, когда, руководствуясь желанием все сделать по-другому, поскорее перечеркнуть прошлое, зафиксировать его отрицание, вместе с грязной водой выплеснули и ребенка.

Невольно возникает вопрос, исчерпана ли идея славянской взаимности, зародившаяся примерно два века тому назад. Она сыграла весьма позитивную роль в XIX в., когда развернулась борьба славянских народов за национальное освобождение, культурное развитие, за место на земном шаре. Адепты идей славянской взаимности были у всех славянских народов. Можно даже сказать, что эта идея породила славяноведение как науку, дала первый импульс для ее развития. Она знала приливы и отливы, у нее были не только друзья, но и противники. Последние особенно оживились в наши дни.

Крайне отрицательными являются очаги вражды, которые образовались в самом славянском мире. Наиболее драматическую картину дает югославский кризис. Вспышки национализма, наблюдаемые повсеместно, стали печальным следствием коммунистических режимов. Однако эти вспышки — не безадресны. Они имеют четкую направленность и подогреваются не столько эмоциями, сколько политическими расчетами определенных сил. Часто такие проявления заранее планируются и просчитываются. Они имеют особое значение для России, ибо часто бывают направлены против нее. Общественность страны должна об этом знать, тем более что эта сторона дела не находит освещения в нашей прессе, а если в редких случаях освещается на страницах печати, то отличается односторонностью.

Речь идет о том, что во многих славянских странах (и не только в них) позиция по отношению к России используется как орудие внутриполитической борьбы. Такая борьба нередко служит питательной почвой для распространения русофобии, представляющей собой фактически раковую опухоль на теле славянства. Что же это за явление, когда оно возникло и что представляет собой сейчас?

Русофобия — это одно из частных проявлений ксенофобии, которая привлекает к себе в наши дни всеобщее внимание. Но для славянского мира она имеет особое значение, ибо на деле касается всех. Корни русофобии следует искать в конце XVIII - начале XIX в. Тогда она носила, условно говоря, теоретический характер и коренилась в сфере отношений западных держав с Россией.

Развитие русофобии в Западной Европе, где она и зародилась, отличалось тем своеобразием, что ее эпицентр перемещался из одной страны в другую, как правило, в ту, которая наиболее остро выступала против России на международной арене. Из Франции она быстро переметнулась в Англию, где цвела до середины XIX в., достигнув апогея в период Крымской войны, но с конца 30 - 40-х гг. все более распространяется в Германии, где она пустила глубокие корни. Здесь со временем была создана обширная литература, в первую очередь пангерманского толка. В течение долгих десятилетий пангерманизм ковал “образ врага” в лице России. Именно здесь возник термин “панславизм”, в котором слилось воедино отрицательное отношение к национальным движениям славянских народов и идее славянской взаимности. Он вобрал в себя все элементы русофобии, ставшей пангерманских теорий. С самого начала спекулятивный и одиозный, этот термин превратился в боевой лозунг антирусской и антиславянской империалистической политики, вошедшей в историю под названием политики “Дранг нах Остен”.

После Первой, а особенно после Второй мировой войны, в годы “холодной войны” русофобия как бы отошла на задний план. Идеологическая борьба породила тогда целую школу антикоммунизма и плеяду борцов с ним. После окончания “холодной войны” и событий 1989 - 1991 гг. антикоммунизм как течение потерял свою актуальность. Однако бывшие антикоммунисты не исчезли со сцены. Они переквалифицировались и стали русофобами. В значительной степени их усилиями (либо при их участии) в средствах массовой информации на Западе одна за другой прокатываются волны антироссийской пропаганды. Вместо “империи зла”, как изображали прежде Советский Союз, ныне Россию выставляют страной, угрожающей мировому сообществу ядерным шантажом, говорят о ней как о центре мирового терроризма и мафиозных структур и т. д.

Классический пример гармоничного превращения антикоммуниста в русофоба являет собой ветеран “холодной войны”, бывший советник по делам национальной безопасности США Збигнев Бжезинский. Он особенно интересен тем, что в своей “большой стратегии” идет по стопам пангерманских идеологов начала XX в. Для него распад СССР подарок судьбы, и он призывает США и НАТО побыстрее заполнить политический “вакуум”. Необходимо, считает он, добиваться “консолидации геополитического плюрализма”, т. е. поддержания политической, экономической и иной раздробленности на территории бывшего Советского Союза.

О близости, скорее даже о тождественности идей 3. Бжезинского с планами пангерманцев, можно судить по трактовке желательных, с его точки зрения, отношений между Россией и Украиной. Он призывает всех оказывать Украине всевозможную поддержку в ее стремлении к независимости от России.

Тождество взглядов 3. Бжезинского и теорий пангерманцев — не случайное совпадение. Они имеют общий базис в виде феномена русофобии. Возрождение, точнее даже — реанимация этого феномена в новой обстановке, после окончания “холодной войны”, само по себе представляет явление, заслуживающее специального внимания. Новое в развитии этого феномена то, что теперь его основной центр переместился на Восток. Его новыми очагами стали страны Балтии. Но главное, он свил гнезда и в самой славянской среде. Носителями русофобии оказались националистические элементы на Украине и в Белоруссии (типа Чорновила, Хмары, Поздняка и др.), оживились аналогичные течения в Польше и даже в Болгарии. Многое в этих явлениях для российских обществоведов —  неизвестные страницы. Формы проявления русофобии и социальные функции как выборочной и целенаправленной ксенофобии удивительно напоминают феномен антисемитизма. Это — однотипные, однопорядковые проявления национальной нетерпимости и создания “образа врага”. Но для нас история этого феномена, особенно в самом славянском мире, можно сказать, просто “белое пятно”. Без досконального и тщательного изучения русофобии как политической проблемы трудно представить развитие не только славяноведения, но и самого славянства в XXI в,

Так что же ждет нас в будущем?

Наблюдение за сегодняшним политическим развитием славянских народов невольно побуждает к размышлениям над их завтрашними судьбами.

Пока можно уверенно прогнозировать, что их удельный пес в мировом народонаселении будет уменьшаться:-демографические сдвиги дают полное основание для такого вывода. Общая тенденция мирового развития говорит о мощных интеграционных течениях, ускорившихся после наступления эпохи информационной революции. Возникают новые глобальные проблемы (например, экологические), требующие также объединения усилий. Где будет место славянских народов в этом процессе?

Несмотря на технологическую нивелировку мировой экономики, этот процесс не сопровождается созданием некоей универсальной мировой цивилизации (последняя остается абстракцией). Напротив, происходит довольно заметная консолидация народов и государств в общности определенного культурно-исторического типа, именуемые цивилизациями. Вполне возможно, что мы находимся в начале длительного исторического периода, который предстоит пройти всему человечеству. Американский ученый С. Хантингтон поторопился нарисовать картину будущего в виде столкновения цивилизаций. Она обоснованно вызвала много нареканий. Но сама идея плюрализма цивилизаций не встретила возражений и была воспринята как рабочая гипотеза и объективная данность. И это подводит к вопросу о судьбах славянских народов.

Культурно-исторические (цивилизационные) общности существовали всегда. Чертой последнего времени является их самоосознание, структурирование, превращение в субъекты глобального развития. Весьма показательно в этом отношении складывание мира исламских государств, несмотря на существование между отдельными его странами серьезных противоречий. Западная модель отнюдь не универсальна. Больше того, следование ей показало неэффективность таких усилий, игнорирующих традиции и ценности национальной культуры. Напротив, наиболее успешные процессы модернизации, как показал японский опыт, протекали там, где они опирались па национальные традиции и не были продуктом слепого заимствования. Тем же путем идут сейчас Китай, “азиатские” и многие другие страны. Не случайно центр экономики смещается ныне из атлантического региона в тихоокеанский.

Вопрос о взаимоотношении процессов модернизации и развития национальных культур чрезвычайно актуален для всех славянских народов. В посткоммунистическую эпоху понятие “модернизация” наполнилось для них новым смыслом и содержанием. Упор на технико-экономические преобразования заставляет по-новому поставить проблемы их духовного и культурного обеспечения и поддержки.

Пока что во многих странах Центральной и Юго-Восточной Европы основное внимание сосредоточено на осуществлении краткосрочных интересов. В значительной их части преобладают настроения “возвращения в Европу”. При этом бросается в глаза отсутствие духовной перспективы. Значительная часть этих стран озабочена вступлением в Европейский Союз, некоторые стремятся в НАТО, что осложняет их отношения с Россией.

В этой связи уместно поставить вопрос, а существует ли вообще какая-либо славянская цивилизация? Или, может быть, лучше говорить о круге духовно близких народов? Последний определяется как сфера поствизантийского культурного пространства, куда входят не только славянские, но и другие народы православного ареала (греки, грузины, армяне). Именно так пытался определить “российскую” или “православную” цивилизацию С. Хантингтон, разрезав славянский мир на две части по конфессиональному принципу. Вряд ли стоит серьезно опровергать такую конструкцию. Ее искусственность очевидна. Другое дело, если вести речь о европейской христианской цивилизации в целом. Славянский мир, естественно, относится к этой цивилизации, он является ее субрегионом, сохраняя внутри нее свою самостоятельность, обладая определенной культурно-национальной автономией.

Славянский мир на протяжении своей длительной истории никогда не был особенно дружной семьей. Идея славянской взаимности принадлежит двум последним столетиям. Она была порождена жизненными потребностями самих славянских народов, нередко подвергалась эксплуатации с разных сторон, равно как ей сопутствовали попытки противников исказить ее суть. И все же она реально определяла политическую жизнь, особенно в критические моменты истории славянских народов.

В наше время такая взаимность — это скорее осознанная необходимость. В основе этой необходимости лежат стимулы, которые побуждают создавать любой “Клуб по интересам”. Для современности одним из стимулов является стремление пройти эпоху модернизаций без утраты “национального лица”. Эта сторона проблемы особенно остра для малых славянских народов. Нынешние тенденции их развития могут поставить их в такое положение, при котором они окажутся перед угрозой потери национальной самобытности, или, как сейчас говорят, идентичности. В таком понимании славянской взаимности нет призыва к национальному изоляционизму. Это нацеленность на устойчивое цивилизованное развитие, которое будет тем успешнее, чем в большей мере оно будет использовать ценности традиционной культуры и искать собственные формы.

Встречают ли такие идеи общественную поддержку? Приходится констатировать наличие разных тенденций в разных странах. С одной стороны, широкое распространение в последние годы получило празднование Дня славянской письменности и культуры. Интересным явлением стало создание Славянских университетов в ряде стран. Их нацеленность на подготовку молодых специалистов не только в области культуры, но и экономики, юриспруденции, менеджмента и т. д. свидетельствует о желании внести соответствующий вклад в процессы модернизации в своих странах.

К сожалению, имеются и факты противоположного свойства. Если оставить в стороне прямые антиславянские выпады отдельных политических сил, сюда относится создание барьеров (в ряде случаев — искусственных) на пути свободного обмена информацией. Так, существовавший ранее обмен программами ТВ, а также газетами, журналами и прочими средствами массовой информации был разрушен, взамен же ничего нового создано не было. И если распад прежних экономических связей уже осознается как неоправданная потеря, наносящая ущерб всем странам, то последствия нарушений в области культурного обмена уяснены еще не всеми.

Сказанное выше прямо касается перспектив межславянских отношений. Новые потребности заставят славянские страны обратиться к проблемам культурного наследия и цивилизационных особенностей своих народов. И это обстоятельство дает основания для умеренного оптимизма и для надежд, что идеи славянской взаимности и политика сотрудничества в культурной области (в дополнение к другим формам сотрудничества) еще сослужат свою службу.

(1) - Как тут не вспомнить 30-е годы на Украине и эпоху неистовой украинизации! Национализм вполне мирно ужился с коммунизмом, а Грушевский умер академиком советской академии наук.
(2) - Яркий пример - бывший зам. по идеологии КПУ Л. Кравчук и бывший диссидент В. Чорновил.