Импрессия: VON THRONSTAHL “Turn The Centuries”, “Vorwarts, die Raben der Endzeit”
I
Miр наш отражается в зрачках погибших ангелов…
Возможно что-то, не подлежащее внятному рациональному объяснению, побудило меня покинуть эти постылые стены, переполненные непрекращающимся шумом и излишне бурными эмоциями. Да и что я мог забыть среди розоватых невзрачных обоев, наклеенных явно в спешке (дабы «сдать объект в срок»), лестничных клеток, прокуренных до последней треснувшей плитки заплёванного пола, и сырых каморок туалетов? Ступенька за ступенькой, проём за проёмом – и вот уже снаружи гудит вечерняя улица, погружённая в звериные сумерки, чередующиеся с горелой сальной вонью из цехов отдалённой мыловарни. «Чудовищный город, бесконечная ночь!», - совсем в духе экстремальных бдений юного Артюра Рембо. Напротив маячат аршинные буквы рекламы очередной шоу-премьеры – «Апокалипсис». Символично. Особенно накануне его прямой трансляции… В витринах всё то же самое, что и было вчера, и позавчера, и поза-позавчера – свиньи, свиньи, свиньи. Плюшевые, пластиковые, резиновые, на календарях и открытках, на лицах и в суррогатах душ. Игрушечный Санта-Клаус, раскрашенный в отвратительные карминные цвета, добродушно хохочет «Хо-хо!» у киоска и звонит в посеребрённый фальшивый колокольчик. В киоске продают какую-то никому не нужную дрянь. И, конечно же, её покупают к предстоящему празднику – несут большущие вместительные коробки, шуршат размалёванными саванами пакетов, бестолково переговариваются по сотовым и расплачиваются кредитками и наличными. На книжном развале пусто и скудно. Замерзающие продавцы бомжеватого вида, кутающиеся в замызганные куртки и балахоны на «все-времена-года», кого-то, вроде бы, напоминают – то ли тряпичных кукол, беспощадно изъеденных молью, то ли чей-то плохой и несбывшийся сон. И ассортимент всё тот же – потрёпанные футляры-обложки и пергаментно-желтоватые страницы с неприятно тяжёлым запахом лекарств и шкафной пыли. Даже не книги – сморщенные куколки-тела стариков, тихо доживающих свой недолгий и несчастливый век где-то на задворках панели… О, нет! И на сей раз не обманете словесной трухой! Прочь, прочь… в пыточный пенал уходящей на закат маршрутки.
Путешествие от остановки к остановке. Из одной заданной точки к другой. И так до бесконечности. Пока лента маршрута не оборвётся, распавшись на два отрезка – «до» и «после».
… А всё-таки мне удалось пробраться к заветному озерку с непрозрачной тёмной водой. И ангел был тут же – такой же матово-чёрный, молчаливый, с невидящим взором, растворённым в густом сиропе неживой темноты. И костлявые деревья тянули к небу колючую проволоку скрюченных в ревматических судорогах лап-ветвей, словно пытаясь защититься от чего-то волчьего, оголодавшего, готового наброситься на праздную, утратившую бдительность, жертву.
- Молчишь? Знаешь, а я ведь уже как-то привык к тому, что ты постоянно молчишь… Впрочем, ты вполне можешь и говорить со мной каким-то иным образом, но я просто-напросто не понимаю тебя. Ведь язык твой не схож с привычными нам мозаиками букв, слов, фраз, оборотов, существительных, прилагательных, глаголов, спряжений, наклонений… А я либо оглох, либо, увы, не дано. Скорее всего, последнее… Ибо нужно обладать особым даром, чтобы понять каменную исповедь… Обнаружить незримые плоскости, уровни и подуровни различения.
Когда ангел появился здесь, у этого озерца, кто запрятал его в толщу камня? Быть может во время той, легендарной Зимней-Войны-На-Небесах, чьи образы запечатлены в строгих линиях гравюр, в суровых блиндажных балладах и поминальных молитвах? Бывало, скрываясь ото всех в потаённых уголках леса, где невозможен даже одинокий звук или шорох, я находил её характерные признаки – обвалившийся бруствер окопа, проржавевший насквозь походный котелок, сломанный штык, полуразложившийся сапог, обрывок карты и снарядные гильзы, забитые землёй и червями.
Ангел… Рёбра сломанных, но так и не покорённых, крыльев, проросшие сквозь толщу спины, глубокие, провалившиеся вовнутрь, резко очерченные глазницы под монолитным куполом солдатской каски, литые кулаки, сжимающие крестовину прямого, словно луч, меча, подножие, наполовину утонувшее в рыхлой гнили листвы и хвороста… Вода неподвижна, холодна и неуютна. Разве что случайная хрупкая веточка иногда осмеливается потревожить её мертвенно-сонный покой – круги медленно расходятся, волна мерно ударяется о препятствие низенького бережка и тотчас же отступает, возвращаясь к исходной точке. Ангел следит за ней. Я это точно знаю…
II
Снег иссиня-чёрен на несвежей побелке неба. Хлопья крупные, колючие, опасно острые – совсем как микроиглы с повадками хищника. И не тают. Снег ложится на застывшую, подёрнутую мутноватой плёнкой-катарактой, воду озерца и на плечи ангела. Тихий, тихий, такой долгожданный снегопад, начавшийся внезапно, словно исполнился чей-то давний прогноз или пророчество. Но только какого-то непривычного цвета. Невыносимого цвета. И тогда мне вдруг начинает казаться, что это не снег – пепел. Пепел сожжённого в Зимнюю Войну неба – осиротевшего, истерзанного, напоминающего таким образом о себе, прежде чем окончательно разбиться – разом, вдребезги – об полированную обманку тверди, более не способной к состраданию, прощению и Любви. Но это всего лишь прелюдия в минорной тональности. Главная фуга с изысканными пассажами и невесёлой концовкой ещё впереди… Значит до настоящего – белого – снегопада ещё далеко. Значит именно тогда и нужно ждать… Ждать Пробуждения Ангела!
Да, пришествие белого снегопада необратимо, как, впрочем, и нынешнее небытие нашего мiра, отражающегося в зрачках погибших ангелов…
И снова, видимо всё ещё надеясь на откровение или хотя бы крохотную корпускулу оного, вопрошаю ангела: «Когда же, когда? Не ныне ли? Будет ли предел ожиданию?». Но он хранит молчание. Таков его Ответ. Безмолвны сомкнутые уста его. И в молчании этом есть что-то пугающее, откликающееся долгим эхом ещё не рождённого вопля Одиночества и Отчаяния, свойственного Третьему Свету, но никак не стадной твари в загоне. Не это ли искомый Ответ, в чьей сложности сокрыта великая божественная простота? Не это ли есть начальная страница ещё не обретённого Евангелия, чья Проповедь грядёт вскоре?
И чёрный, чёрный, чёрный снег ложится на плечи ангела.
И небо белое, пустынное.
III
Где-то здесь, у этого озерка, чья вода темна и неприветлива, все мы однажды обрели себя, ибо услышали Ответ и прочитали Первое и Единственное Слово на начальной странице ещё не обретённого… Сюда мы пробирались тайно по знакомому только нам штрих-пунктиру тропинки, не смея оглядываться назад, в манящую дремлющую тьму нор-убежищ, и ангел приветствовал нас, дошедших. Мы откликнулись на его призыв и стали Передовой Линией Мобилизации. Вернее, её Добровольцами, которые и положили начало Проповеди – отчаянными до безрассудства… Страха не было, как не было и смерти… У костерка мы обсуждали последние новости и сплетни, смеялись, пели и пили крепкий травяной чай из закопчённых кружек, измазывая сажей озябшие пальцы. Хрустели сухарями и черпали ложками разогретую перловую кашу с тушёнкой из банки. Потом, насытившись, просчитывали очевидные векторы атаки и определяли оборонительные рубежи, хотя и знали, что будем только атаковать, ибо отступать постыдно, да и некуда. Спорили, продумывая манёвры и вероятные действия неприятеля, коего не следовало поминать всуе. Наша стратегия была тщательно продуманной и вполне соотносимой с замыслами небесными. Оттуда приходили финальные распоряжения и приказы. Иногда кого-нибудь из нас забирали туда. Обычно они не возвращались, хотя бывали и исключения. Мы молились, веровали, повиновались и сражались! Так мы становились Навеки Мобилизованными и Верными… Всегда Живыми, ибо стремились Жить!
И тогда ангел передал нам Меч…
А снега в том месяце выпало и, правда, предостаточно. Мели метели, выли резкие леденящие плети-ветра, иногда сменявшиеся кратковременными оттепелями, когда громадные глыбы-доты сугробов начинали тлеть и дымиться. Но снега было много. Он был чёрен, горек и справедлив.
И мiр наш отражался в зрачках погибших ангелов…
Декабрь 2006 г. от Р.Х.
