Олег Фомин-Шахов: Кострома. ПОЗОЛОЧЕННЫЙ АПТЕКАРЬ, или Отравленная кровь Пеликана

Кострома… Святотрепетное слово для русского слуха. Преблагословенный знак Высшего Волеизъявления для всех сердец, бьющихся в едином такте с маятником русского бытия. Можно не любить «Николая Палкина», инородцев-голштинцев, крайне далеких от корневой русской традиции, нашей аутентичной культуры и глубинного измерения православной соборности. Иной из русских консерваторов хулит Николая II, в ослеплении дурном именует его не иначе, как Кровавым, другой же Петра I клянет и кличет Антихристом, а его отца, Алексия Тишайшего, клеймит главным учинителем Раскола. Но самое начало воцарения Рода Романовых и клятва 1613 г. полагаются незапятнанными никакой скверной. Безоговорочное отношение к тому и другому — чаще всего весьма пиететное, вынуждены умолкнуть даже циники, как если бы ненароком увидели первый поцелуй влюбленных или услышали смех новорожденного. Казалось бы, ничто не омрачает светлой фигуры Михаила Феодоровича, первого самодержца Московии из рода Романовых. Можно по-разному смотреть хотя бы и на деятельность его отца, будущего патриарха Филарета, то ли пытавшегося войти в сговор с прямыми врагами России, то ли и впрямь вошедшего. Но сам Царь Михаил — вплоть до сего дня — предстает фигурой девственно чистой и в чем-то даже архетипической. Это Царь по преимуществу. Царь par excellance. Михаил = Царь, а Царь = Михаил. Однако в случае с воцарением Романовых всё не так погоже, как могло бы показаться на первый взгляд… Но мы поведем свой рассказ о Костроме по порядку: от самых древних до христианских времен.

Датировка основания Костромы весьма проблематична. Татищев предлагает 1152 г. Впрочем, как почти всегда в подобных случаях, на месте старой Костромы обнаруживается и в прежние времена селение, может статься, что и с тем же названием. Как обычно, много вопросов и относительно этнического состава населения края. Речь как всегда о финно-уграх и славянах… Мы уже неоднократно пытались прояснить настоящую ситуацию по самым разным поводам, а потому полагаем еще раз останавливаться на этом вопросе излишним. Добавим лишь то, что Костроме, на наш собственный взгляд, не менее полутора тысяч лет.

Солнце, пройдя годовой круг по Москве-реке, Оке и Волге, поднимается в самый зенит Междуречья Оки и Волги. Кострома и Плёс — высшие инсигнии летнего солнцестояния. С точки зрения сакрального языкознания, Плёс представляет собой паронимический аттрактант имени «Купала», означающего летнесолнцестоянческое славянское божество (*pls[с] — *c[s]pl). Кострома — сестра Купалы и жена единовременно. Более того, они близнецы. Соответствующий зодиакальный знак завершается летним солнцестоянием, исчерпывая, таким образом, потенции, заложенные в акте развертывания года и восхождения солнца к своему летнему экстремуму — к сáмой северной точке годового круга. В других местах (см. «Священную Артанию») мы уже указывали на особый календарный символизм этой точки, приводя его в связь с мифологическими сюжетами христианства («Ему расти, а мне малиться», — говорит о Христе Иоанн Креститель, то есть Купающий, чей день памяти как раз и приурочен к летнему солнцестоянию, поскольку с этого дня солнечный день и впрямь будет убывать, тогда как после Рождества Христова, почти в точности соответствующего зимнему солнцестоянию, он будет прирастать), римской (Cupido — бог совокупления) и скандинавской мифологии (череп великана Имира, а также Мимира, непосредственно связанного с водным символизмом) и даже тантризма (copala — череп предыдущего гуру, атрибут, всегда сопровождающий гуру актуального). Что касается самой Костромы, то этимология ее имени достоподлинно с точки зрения исторической лингвистики неясна. Вероятно, -ma — характерная финно-угорская гидронимическая флексия. Более всего правдоподобна версия, согласно которой Кострома родственна слову «костер». Кострома — это то, что бросают в костер, чтобы его разжечь, мелкие веточки, прутики, тростник, хворост. Из этих веточек делалась, к слову сказать, традиционно безлицая кукла Костромы.

Различные авторы, в зависимости от своей идеологической ориентации, по-разному описывают функцию Костромы и связанные с ней обряды. Одно не вызывает никакого сомнения: эти ритуалы имеют преимущественно календарную символику. Вероятно, в древности Костромой именовали девушку, избранную для жертвы летнего солнцестояния. Сценарий ритуала достоподлинно неизвестен. Возможно, девушку топили, а возможно, сжигали. Скорее, первое, на наш взгляд. Участники ритуала делились на две части, одни пытались отстоять Кострому, вероятно, ее ближайшие родственники, возможно, жених, другие — принести ее в жертву. Побеждали, конечно же, последние, после чего первые начинали ритуальный плач. Отголоски этих жутких нот, вероятно, слышатся в записях заплачек матерей по умершему сыну, сделанных этнографическими экспедициями в глухих уголках России в середине прошлого века. Эти записи доступны, хотя их довольно трудно достать. Ничего общего эти звуки ни с так называемой «народной», ни тем более современной популярной музыкой не имеют. Другая алеаторика, другие интервалы между нотами, никаких привычных «ля», «соль», «ре», лад сам по себе другой. Всё другое. Возможно, что-то подобное звучало в древнегреческом театре. Эти звуки по силе своего воздействия, должно быть, вряд ли затмили бы внешние эффекты современного так называемого искусства, если бы кому-нибудь пришла в голову сумасбродная идея сравнить их опытно — ушами впавшего в жалкое ничтожество современного человека, — но они суть подлинное, дышущее дыханием естества бытие.

Впоследствии живая девушка была заменена куклой из веточек, а затем и этот ритуал претерпел многочисленные изменения под влиянием христианства. Поздние формы настоящего ритуала представляют собой, в частности, гадание на венках, спущенных на воду, также кропление водой обнаженных девочек, увитых зеленью. Субститутом божественных близнецов (конечно, в греческой традиции это были Кастор и Полидевк) выступают, благодаря подспудному эллинскому влиянию на христианство, Кузьма и Демьян (свв. Косьма и Дамиан). Праздник Кузьмы и Демьяна праздновался осенью, 1 ноября, но в древности божественным близнецам был посвящен первый летний месяц (созвездие Близнецы). Следы этого ритуала сохранялись до самого позднего времени не только в России, но и в Европе, и даже в Англии (отсюда чрезвычайно сильное воздействие на зрителей сцены с плывущей и одновременно тонущей — и при этом поющей! — Офелией из шекспировской трагедии «Гамлет», хотя ничего подобного в источнике, которым пользовался Шекспир, саге, приводимой Саксоном Грамматиком в «Деяниях датчан», не обнаруживается).

Кострома и ее брат-муж Купала, бог неистового сладострастия, совокупления, а значит, и плодородия, также представляют собой своего рода субституты Фрейра и Фрейи. Из написанной, а точнее, записанной Снорри Стурлусоном «Саги об Инглингах», входящей в цикл королевских саг, известных под именем «Круг Земной», истолковываемых в эвгемеристическом ключе, отчетливо явствует, что мифологические фигуры Фрейра и Фрейи связаны с особой тайной их смерти и плодородием. Причем, исходя не из очередного фундаментального опуса какого-нибудь современного неоязычника, но исключительно из всё того же Снорри Стурлусона, скандинавского автора XIII в., а также из комментариев к его соинениям, например, совесткого академического переводчика И.М. Стеблина-Каменского, которого весьма трудно заподозрить в умышленном мифологизировании, мы обнаруживаем, что ваны (чье имя иными «энтузиастами» неоднократно истолковывалось как «славяне») жили «у рукава реки Дон» — «Танаквисль» (как мы знаем, древнее название Дона — «Танаис») или «Ванаквисль», откуда тот и получил свое прозвание. Устье Дона («рукав») и север Волги разделяют полторы тысячи километров. Казалось бы, непреодолимое препятствие кроется здесь. Но хорошо известны переселения времен I тысячелетия по Р.Х. и на более дальние расстояния, причем в относительно сжатые сроки. Об этом же пишет и Снорри. А чтобы не подозревать его в излишней тенденциозности, напомним, что и так называемая «Географическая поэма» в «Видевдате», начальной части Авесты, описывает переселения ариев из иранских областей на север, причем зачастую весьма отдаленный от предгорьев Памира. Можно, конечно, здесь усомниться в безпристрастности самого переводчика Стеблина-Каменского, который перевел и Снорри, и Авесту, но ведь в конце концов существует оригинал, показывающий при углубленном его изучении, что почтенный переводчик ничем не погрешил против истины. Иными словами, приазовские области и северное Поволжье — это один культурный круг, — в том значении слова, как его понимал Фробениус, — при учете времени передачи влияний, а также наличия основного (или даже не столь важного) финно-угорского культурного слоя, на фоне которого разворачивалась географически спроектированная экспансия арийского логоса.

Итак, смерть и плодородие — две основные идеи купальских, или костромских, что одно и то же, игрищ. Хотя существуют попытки развести два этих игрища и увязать костромское игрище с проводами весны и встречей лета.

Однако несомненно, что с символизмом Костромы связано этимологически важнейшее купальское игрище — прыгание через костер. Календарный символический смысл этого действа совершенно очевиден. Речь идет о перепрыгивании через врата предков, то, что именовалось во времена античности Janus inferni. Жертвой становится один за всех. Прочие, перепрыгнув костер, минуют небезтревожную точку летнего солнцестояния: ведь если солнечный жар будет и дальше разгораться, всё живое на земле погибнет. Отголоски этого мифа скрываются в записанной Н.А. Островским сказке о Снегурочке. Именно Снегурочка становится жертвенной Костромой берендеев. Погибнув, она превращается в источник, до сих пор показываемый постсоветскими, но столь же непосредственными, как и в берендеевские времена, обывателями окрестностей усадьбы Островского в северном Заволжье. Именно встреча с этим чудесным источником и полным сказок Берендеевым лесом в далеком 1989 г. как раз и послужила для нас впоследствии отправной точкой к дерзкому испытанию преданий родной старины.

Кострома, как и Плёс, считавшийся еще в начале прошлого века, вопреки неблизкой дистанции между ними, пригородом Костромы, что подтверждает ряд респектабельных краеведческих изданий еще советских времен (см., например, книгу В. Ер­мо­ла­ева «Плёс — жем­чу­жи­на Вол­ги»), — это самый север Волги. Северный волжский полюс, если угодно. Полюс Междуречья Оки и Волги, вершина всех вершений Солнца. Поэтому неудивительно, что финальная династия Руси-России стартовала именно отсюда. Это была точка летнего солнцестояния русской истории. Но летнесолнцестоянческий Креститель, Иван-Купала, сказал о Христе: «Ему расти, а мне малиться». Потому-то распространение Романовской династии в пространстве и в истории было угасанием, умалением, нисхождением в зимнюю могилу годового цикла. Неслучайно созвучие имен освободителей Москвы от иноземного ига, Кузьмы Минина и князя Димитрия Пожарского, с именами Кузьма и Дамиан, чей день памяти — 1 ноября, тогда как освобождение Москвы случилось 4 ноября. Народное ополчение шло от весеннего Нижнего через летнюю Кострому к осенней Москве, шло противосолонь, именно так, как совершается крестный ход в господствующей церкви.

История Костромы, исторической Костромы, раз уж речь зашла именно о истории, связана с неким золотоордынским мурзою Четом, прибывшим из Орды в 1330 г. ко двору Иоанна Даниловича, как принято обычно считать. Во крещении Чет стал Захарием. Согласно преданию, еще до своего крещения, Чет ехал по Волге в Москву. Достигнув Костромы, он остановился, чтобы поправить расстроенное здоровье. И тут ему было видение: Божья Матерь с Царственным Младенцем на руках и предстоящими ап. Филиппом и свщмч. Ипатием Гангрским. Чет был крайне потрясен открывшимся ему, а внезапное исцеление от недуга как раз и послужило причиной его обращения. Он просил князя и митрополита, дабы те дозволили ему обустроить на месте сем святую обитель собственным его вспомоществованием. Так, согласно преданию, и появился «Ипацкий монастырь», монастырь свщмч. Ипатия Гангрского. По этой же легенде, от Чета произошли Годуновы, один из монаршествующих, пусть и не вполне законным образом, родов Руси.

Благочестивое предание, конечно же, не выдерживает никакой критики. Мы, не будучи историками, не раз критиковавшими эту легенду с совершенно других точек зрения, обратим внимание на определенную несуразность с точки зрения религиоведческой и просто логической. Безусловно, нехристианин Чет наверняка знал образ Богородицы с Младенцем. Во время походов и грабежей ордынцы многократно видели иконы. Также среди ордынцев жили христиане. Было, в общем, где познакомиться с основными религиозными символами этой конфессии. Но как Чет мог иметь какое-то четкое представление об ап. Филиппе и, тем более, свщмч. Ипатии Гангрском, не будучи христианином? Это же настолько специфические, редкие в отношении географии почитания и традиции изображения святые! Как мог нехристианин знать о них, когда даже для христиан того времени это были святые, если так можно выразиться, не слишком хорошо известные? У нас есть догадка по этому поводу, но мы оставим ее напоследок.

Существует версия, согласно которой Чет — это неправильно понятое древнерусское имя Черт, иначе говоря, Чёрт. Как известно, наряду с крестильным именем в быту использовались совершенно по-славянски звучащие имена: Заяц, Дубина, Горох. В том числе и крайне напряженно звучащее для уха современного христианина имя Черт. При этом необходимо напомнить, что черт и бес только по видимости существа одного порядка. В случае черта речь идет о недобром языческом духе. Возможно, также слово «черт» следует понимать как искаженное «чур», то есть предок, с почитанием которого было свзяано большое количество предписаний. Например, нельзя было передавать какие-либо предметы через входной порог — под которым в древности как раз и хоронили «чура» — это было «черезчур». Со временем, надо полагать, чур был демонизирован. Возможно, также его стали именовать чертом, какового, в свою очередь, сопоставляли с демоном христианской мифологии, с бесом, иными словами.

Во времена Смуты Ипатьевский монастырь вел себя более, чем странно: поддерживая то тех, кто ныне считаются врагами России, то тех, кто ныне считаются ее радетелями. История настолько запутанная, что нам остается лишь обратиться к определенного рода артефактам, почти никогда не находившимся в фокусе внимания позитивных историков. Наша цель, как мы еще раз напомним, не историческая, а религиоведческая, символологическая.

Кострома находится на противоположном, внешнем берегу от Ипатьевского монастыря, располагающегося на стрелке, образуемой реками Волга и Кострома. Как мы полагаем, бессознательное и безмолвное внутреннее напряжение между Ипатьевским монастырем и жителями Костромы, обращенными лицом к заречному монастырю как раз и определяло многие аспекты костромской истории, а как следствие, истории общероссийской. За рекой творилось то, что посадские почитали «сигнатурой столичной власти». И наоборот, из-за реки царственные и монастырские насельники производили обзор русских земель на основании выхваченного взглядом фрагмента. Это напряжение передавало импульсы в оба конца. Это был живой организм. Девки бегали по сердечным делам отсюда — туда и оттуда — сюда. Участники обоих гарнизонов, будучи родственными, регулярно обменивались новостями. Это не были две мертвые стенки. Если кто-то копал взрывной подкоп, то сразу же чья-нибудь зазноба пробалтывалась об этом кому-то из родственников, немедленно сыскивались доносчики, всё немедля раскрывалось в стане противника, потому столь часто подкопы и взрывали.

Мы лишь для насыщенности красок нарисовали несколько «историко-психологических» картинок. Повторимся, наш предмет исследования не исторический, но исключительно символологический, религиоведческий.

В древнем центре города высится не слишком характерный для тех лет кирпичный собор Воскресения на Дебрех. Плинфа — кирпич — об то время была крайне дорогой.

Даже Московский Кремль был белокаменным, а не из плинфы. При всей нетипичности материала — это типичная церковь посадского типа. Почему именно на Дебрех? Считают, что здесь прежде рос дремучий лес. В Костроме было две Дебри — Верхняя и Нижняя. Та, про которую речь, — под горой, близ Волги, — Нижняя. Предполагается, что на этом же месте находилась церковь и в прежние века. Однако мы имеем дело с тем, с чем имеем. Большего нам знать не дано. Церковь из кирпича. Облицована лепными медальонами «монархического содержания» — двуглавые орлы.

Абсолютно традиционный символ, имеющий множество значений. Иногда он принимает герметическое содержание, однако в данном случае геральдическое значение представляется безраздельно главенствующим. Второй, повторяющийся сюжет лепных медальонов — напоминающая сокола птица.

Сие довольно странно, ведь сокол, или Рарог, — геральдический знак Рюриковичей, что входит в прямое противоречие со временем создания храма. Романовы с неизбежностью должны были так или иначе избавляться от подобного рода символики. Хотя здесь можно усмотреть и попытку связать актуальную эмблематику с предшествующей, подчеркнув преемственность. Также в оформлении медальонов представлены орнаментальные и геометрические мотивы.

Но не столь интересна облицовка собственно церкви, сколь оформление въездных ее ворот. Даже издалека потрясают они своей вычурностью, белая лепнина на фоне красного кирпича. Десять сюжетов, три из которых орнаментально-геометрические, — загадка для искателя.

Для XVII в., между прочим, это вообще нехарактерный прием, с искусствоведческой точки зрения.

Церковь Воскресения Христова на Дебре была выстроена в 1645–1652 гг. Благочестивая легенда утверждает, что купец Кирилл Григорьевич Исаков, ведший в середине XVII в. торговлю с Англией, в какой-то момент обнаружил, будто бы один из бочат в трюме его корабля до отказа наполнен золотыми монетами. Должна была быть краска, но вот незадача, оказалось золото. Дескать, англичане всё напутали. Ну и он, не будь дурак, списавшись с англичанами, получил указание потратить «Божьей милостью» доставшиеся деньги на строительство храма во славу Христову, да не просто храма, но почему-то с элементами английской полумасонской символики. Середина XVII в. Только что царствование Михаила Феодоровича подошло к концу и на трон взошел Алексей Михайлович. В символике тогда многие хорошо разбирались. Казалось бы, прямая измена… И никакой реакции относительно такого, более чем сомнительного мероприятия?

А теперь посмотрим на сюжеты лепнины. Бог ты мой! Да это же почти Дмитровский собор во Владимире. Куча сюжетов. Но каких? Здесь собраны практически все геральдические эмблемы русских монаршествующих домов. Например, вот, мы слева, в верхнем ряду, находим льва, больше похожего на кота — это знак, помимо всего прочего, Романовской династии.

«Отродье Кошки и Кобылы», — не слишком-то уважительно говорил поэт Максимиллиан Волошин о боярах Романовых, имея в виду предков их рода — Федора Андреевича Кошку и Андрея Ивановича Кобылу. Кошка — это слово, совпадающее в древнем сакральном корнесловии, часто неточно именуемом «народной этимологией», со словом «кощей», а также «кош», то есть короб, корзина в виде корабля, хранившая, согласно иероглифике раннехристианских катакомб, сосуд с красным вином и рыбу. Карпа, конечно же, учитывая сакрально-фонетическую сторону вопроса. КоРоБ — КаРП — КоРаПь (корабль). Кощей — это тот, кто рассказывает кощуны, волхвовские предания, иначе говоря, кощунствует, греша против Христа, со строго христианской точки зрения — именно от индо-европейского слова «кощуна», вероятно, происходит современное «кощунствовать», подобно тому, как от общеевропейского «pagan» происходит столь же резко оценочное «поганый». Кощей — также тот, кто ведет запасную кобылу для князя, если верить некоторым этимологическим словарям. Иероглиф «кобылы» является знаком привилегированного, аристократического сословия, сословия всадников. Особым даром этого сословия было ведение «языка птиц» или «кабáлы», которую не следует путать с еврейской каббалóй, о чем писали многочисленные авторы, начиная с французского оккультиста XIX в. Грассе д`Орсе и заканчивая русским конспирологом Владимиром Карпцом. Это характерное аристократическое средневековое искусство трактования гербов и особой корнесловной поэзии, воспевающей рыцарский герб и раскрывающей через рифму общность далеких по смыслу — в современном языке — слов.

Справа от льва-кошки — знак единорога. Но единорог этот с явно обломанным рогом. Полагаем, что рог был сбит умышленно — еще при постройке. Иначе говоря, это, в некотором смысле, и есть кобыла.

Единорог, конечно, знак чистоты, а также субститут Козерога. Этот символ употреблялся Иваном Грозным в качестве геральдического знака Руси. Переводные физиологи называют единорога «индриком-зверем». Но в то же время единорог — символ Шотландии… Причем здесь Шотландия? Да при том же, что и Англия. Лев и Единорог —знаки Британской империи. Знаки Британской империи в сердце Московского государства. Таким образом, здесь обнаруживается своего рода борьба символов, точнее, война гербов, имеющая весьма оперативное значение, исходя из основных посылов оккультных знаний. Для традиционного сознания изображения, помещенные на культовых сооружениях, имели более весомое значение, нежели техническая оснащенность и даже воинская доблесть армии. Стало быть, подобные изображения, будь они правильно распознаны, оказывались равнозначными государственной измене.

Итак, что мы имеем? Снаружи — экзотерически — романовские Кошка и Кобыла. Изнутри — эзотерически — Лев и Единорог. Причем два других сюжета въездных ворот храма дублируют этих странных льва-кошку и единорога-кобылу. Единорог уже в полной своей красе, с рогом, изображен с торца ворот, где его можно было и не заметить по соседству с медальоном, украшенным растительной символикой.

Лев, уже вполне напоминающий льва, как его принято изображать и сегодня, находится на фасаде ворот в нижнем ряду, справа. Причем этот лев сверху украшен геральдическим цветком, напоминающим корону. Сам же лев перепрыгивает через двойной цветок со свесившимися в разные стороны бутонами, напоминающими головы геральдического двуглавого орла. Закрученные поросли внизу довольно точно имитируют его лапы. С точки зрения войны символов, это несомненный знак превосходства и даже надругательства Британской короны над новой династией Московии.

Индрика мы находим на «корабельнике», золотой монете, отпечатанной при великом князе Московском Иване III. Называлась эта монета «корабельником» потому, что на одной ее стороне было отпечатано изображение корабля. Напомним, что корабль и по сей день употребляется в качестве геральдического знака Костромы. Причем этот корабль может изображаться, в зависимости от статусности города, либо сбоку, то есть плывущим, как в случае Костромы, либо кормой к наблюдателю, как в случае Плёса. Здесь много вопросов относительно датировки, но это уже касается историков. Наше исследование, как мы еще раз напоминаем, сугубо внеисторическое, а символологическое и религиоведческое. Вообще же корабль, символ Церкви, имел еще и другое значение. Он означал «пришедших морем», то есть Меровингов, как понималось кабалистически это имя в Средние века. Merveille (произносится как «Мервей») — по-французски «чудо». Но и первого баснословного основатели династии Меровингов звали Меровеем. Исходя из значений корней этого имени в разных европейских языках, оно истолковывалось также как «морской путь».

На другой стороне монеты был изображен крест с единорогами. Монета, кстати, копировала тогдашнюю английскую за небольшим исключением. Вместо единорогов на английской монете были изображены львы, что совершенно понятно. Может показаться непонятным другое, почему именно русские монархи стали изображать на своей монете единорога? Характерно, что в Изборнике Святослава 1073 г. созвездие Козерога изображено в виде единорога. На самом деле, Козерог — это сложносочиненный персонаж. Он имеет рогатую голову, похожую на козла, но его «ошиб», как тогда говорили, окончание — рыбий хвост. Иногда, впрочем, змеиный. В «Хронике» Фредегара описывается «зверь из моря выходящий», именуемый Кутувром, то есть китоврасом, кентавром. Беременная (!) франкская царевна, купавшаяся в море, согласно легенде, подверглась преследованию этого зверя. Что вышло из этого — доподлинно неизвестно. Однако после этого у царевны родился сын — Меровей, от которого произошли Меровинги. Владимир Карпец в своей «Руси Мiровеевой» описывает с позиций историка, как в результате регицида (уничтожения царственных потомков узурпаторами Каролингами) один из Меровингов, а именно Рюэрг, граф Лиможский, бежал в Скандинавию, откуда пришел затем править на Русь под именем Рюрика. Здесь очень много путаницы. Еще средневековой причем. Не нам распутывать историческую канву событий. Нас интересует исключительно история символов.

Дело в том, что китоврас — это не привычный нам кентавр. Кентавр, согласно древнегреческим сказаниям, — полуконь-получеловек. Но само его имя означает по-гречески «гусе-бык». Если бы он был человеко-конем, его имя, вероятно, звучало бы по-гречески как «ипоандр». Но мы имеем дело со своего рода иероглифами, составлявшими родословную тайнопись Средневековья и даже Античности. Гусь, кстати, часто уподоблялся змее в средневековой иероглифике. Оно и понятно. Голова гуся на длинной шее чрезвычайно напоминает змеиную. Отсюда некоторые темные места в понимании средневековой символики.

Итак, Кутувр — это не Полкан, полуконь-получеловек. Это рогатая голова животного, какого именно не всегда понятно, в сочетании с рыбьим или змеиным хвостом. Есть соблазн соотнести этого зверя со зверем Апокалипсиса, но всё здесь не так однозначно, как кажется на первый взгляд. Даже число 666 в еврейской каббале означает не только солнечного демона Сората, как раз и являющегося Антихристом, но и Михаила (!), то есть его ниспровергателя и убийцу. Все символы Традиции двойственны. Например, весьма непроста змея. Змей-соблазнитель сокрушает своим наветом райскую радость Первочеловека, но в Новом завете сказано: «будьте мудры как змии». Рога демонов устрашают и обнадеживают световые рога Моисея, рога Спасителя в образе Агнца вселяют надежду на воскресение. Кстати, символ единорога был впоследствии заменен в Московской Руси именно на змееборца — Земледела-Георгия. Весьма достойно любопытства то обстоятельство, что в одном из текстов Виленского и Холмского сборников XVI в., «О седми звездах великих, яже ся наричаются планеты, о силе их и о ходу и домех их», говорится следующее: «Планета, рекомый Крон (речь идет о Сатурне — О.Ф.), а держит суботу, а стоит над Русью над Новым городом и над Москвою и над Литвою, а домы его — Козий рог и Водолей». Другими словами, речь здесь идет о том, что Сатурн, планета, соответствующая Козерогу, иначе говоря, зимнему солнцестоянию и Рождеству Христову, является покровительствующей объединению Руси. Единорог — это знак единства Руси. Знак, противный внутреннему русскому сепаратизму. Знание об этих символах сейчас актуально, как никогда. При этом не лишним будет напомнить, что сохранившийся до нашего времени в Историческом музее Москвы (копия хранится в Александровской Слободе) трон Ивана Грозного сплошь покрыт рельефами, многие из которых изображают существо с головой барса (символически заменявшего быка во Владимиро-Суздальской Руси) и то ли рыбьим, то ли змеиным хвостом. Причем даже несмотря на то, что это геральдический барс, рога у него, пусть и небольшие, четко обозначены.

Посмотрим на нижний ряд нашей «геральдической мозаики». Ровно посередине — Сирин. Наш древний русский Сирин, зачаровывающий райским пением своим.

Возможно, это самый архаичный символ наших земель, превосходящий древностью своей нисходящего с севера, из Скандинавии, на Русь сокола-Рарога, запечатленного на современном гербе оранжевой Украины и часто по невежеству именуемого «трезубом» или «вилкой». Неслучаен этот выбор оранжевой Украины, лишь усиливающейся и набирающей «правду» от надругательств наших недалеких патриотов над этим сакральным древнерусским символом, коренным для русской государственности. Несомненно использование этого символа в магическо-геополитических целях было подсказано современной Украине извне. Но Сирин — это нечто более древнее, нежели сокол-Рарог. На «сирийском языке», согласно Преданию, говорят бесы. Также из книжной словесности достоверно ищущим ведомо, что св. Кирилл, одаривший Русь благодатным даром церковно-славянской письменности, в Корсуни (современном Херсонесе, хотя соотнесенность эта подчас и оспаривается современными учеными) обнаружил Евангелие, написанное «сирскими писмены». Согласно Рене Генону, основателю традиционалистской школы, Сирией в древности именовалось нечто совершенно иное, нежели сейчас. «Сирийский язык» или «язык птиц», по Генону, это и есть енохианский, древнейший язык. Сирийский язык как раз и представляет собой кабáлу, — иными словами, нечто, содержащее в себе ясное понимание относительно взаимосвязи слов, разошедшихся по смыслу исторически, но имеющих общее празначение. Однако еще раз отметим: современная Сирия почти никакого отношения к «сирийскому языку» не имеет.

Сирин происходит от сакральных мифологических птиц Ирана, русской прародины. Напомним, что, согласно Страбону, сираки, скифское племя, живут по течению Кубани, а смежная им земля, по течению Дона, занята аорсами (арсами, артанцами). По большому счету, Сирин — лишь другое имя сокола. До какой-то степени Сирин может быть осмыслен как Симург персидских сказаний и даже, сколь не покажется спорной такая точка зрения, — древнерусского дохристианского Семаргла. У нас ведь представления о дохристианской Руси достаточно искажены благодаря полемической позиции раннесредневекового русского христианства. Как мы полагаем, Семаргл никогда не был идолом некоего бесоподобного существа. Напротив, Семаргл, как и Симург, это некое птицеподобное (другими словами, во многом ангеломорфное) существо. Сирин — вещая птица с женской головой. В частности, Сирин возвещает людям смерть. Мы бы, кстати, не настаивали на определенной половой принадлежности Сирина. На наш взгляд, Сирин — существо в той же мере бесполое, что и ангелы.

Вопрос о дорюриковской династии в связи с арабскими и персидскими свидетельствами VIII–IX вв. по Р.Х. относительно русов, а также трех их «центров» — именуемых в исторической, а на самом-то деле мифологической по сути литературе Куябой, Славией и Артанией — остается открытым. Вероятно, на русских землях и до Рюрика существовала правящая династия или династия. Гипотетически имя одной из них — Гороховичи. Впрочем, это тема, достойная отдельного рассмотрения. Тем не менее, Сирин запечатлен в «геральдическом соборе» Воскресения на Дебрех. А значит, по крайней мере для его создателей, Сирин был геральдическим знаком.

В нижнем ряду слева — пеликан. Согласно древним бестиариям, пеликан — символ Христа. Пеликан расклевывает грудь свою и кормит кровью птенцов своих. В Новое время пеликан соделался одним из главных символов протомасонов, в частности, баварских иллюминатов, а затем и просто масонов. Символ пеликана призывал к жертвенности и к жертве во имя «братьев». Чтó это за жертва — лучше бы и не знать, ибо здесь сокрыта тайна беззакония. Из алхимии мы знаем, что одна из употреблявшихся для Великого Делания реторт называлась пеликаном. Вероятно, определенная подделка была вброшена через кабалистическое созвучие пеликана и «policanis», «многособачного». Отсюда собачьи головы опричников. Отсюда Полкан из русского баснословия. Часто этот Полкан понимался как Полконь — то есть Китоврас, полуконь-получеловек. Это некий субститут Христа, иероглиф, куда были привнесены некоторые дополнительные символические элементы. Одним словом, опять война гербов, борьба символов, участники которой прежде всего были поэтами-эмблематологами, хотя и не осознавали, разумеется, себя в качестве таковых. Эмблема пеликана подписана, но то ли времем, то ли чьей-то умелой стамеской часть церковнославянской вязи сбита и теперь ее прочесть даже при всех стараниях не представляется возможным.

Крайне правый медальон в верхнем ряду является своего рода «замковым камнем» смысла всего этого строения. На нем изображен пардус — по иным источникам барс, по иным гепард, иногда, ошибочно, леопард, — символ Владимирского княжества.

Предание гласит, что некогда русские князья охотились на этих зверей на южных рубежах своей державы. Что-то подобное мы встречаем и в «Песни о Нибелунгах», где упоминается охота на совершенно невозможного в северных широтах зверя — пантеру. Конечно, это полный бред с точки зрения современной позитивистской науки. Но — как знать. Причем занятно, что отдаленно пардус похож на медведя — «русского медведя», — хотя стройность ног зверя не оставляет никаких сомнений. Это именно пардус, символ ранней Средневековой Руси. Вероятно, создатели святого храма сего преследовали цель воссоздать здесь некий собирательный образ Руси, разместив на фасаде собора и въездных воротах своеобразную историю Руси в гербах. Если в отношении всех прочих медальонов нет никаких сомнений, поскольку они хорошо верифицируемы, объясняемы, то здесь — полнейшая загадка. Ничего подобного в геральдике мы не находим. Соборы Владимирщины, служившие долгое время символическим подспорьем для художественных вкусов последующих времен, ничего нам в этом отношении не подскажут. Известны сюжеты, где хищный зверь грызет травоядное животное, известны сюжеты, где над хищным ли, без разницы, травоядным ли животным возвышается птица, известны также сюжеты, где представлены тройные сочленения животных, но нигде прежде нам не доводилось встречать сюжета с торжеством змея. Наш русский пардус, он же медведь (по крайней мере такова его физиономия), удушаем кольцами змея, кусающего его в горло. Укус, поражающий наверняка. Предательский укус насмерть. Кто же осмелился поместить посреди геральдических символов Руси подобное святотатство? Как его не заметили? Возникает множество грустных вопросов при внимательном, очень пристальном взгляде на собор Воскресения на Дебре. Но все эти вопросы до времени остаются без ответа. Нужно копать где-то глубже, где-то раньше. На такие мысли наводит повторяющееся изображение на въездных вратах, имеющее, казалось бы, чисто декоративное значение. Это пять выпуклых камешков внутри кессона - несомненный знак Квинты, очень серьезного и опасного ордена лунопоклонников, о котором писал Грасе д`Орсе. Это в каком-то смысле также и сигнатура холодного масонства.

Главный собор Ипатьевского монастыря — Троицкий. Точная дата постройки собора неизвестна. Историки, как правило, говорят — не позже 1560 г., по другой версии — 1586 г. В 1649 г., при царствовании Алексея Михайловича, собор самопроизвольно (!) взорвался. Восстановили его лишь в начале 50-х гг. XVII в.

В подклете собора, якобы, хранили порох. Неосторожное обращение с огнем похоронило под развалинами, вероятно, весьма любопытные сюжеты. По крайней мере, то, что осталось от собора, а осталось не так уж и много, при самом оптимистическом подсчете 40%, заставляет даже брови позитивистски настроенных историков подняться высоко, да там и остаться. Неужто Алексей Михайлович распорядился уничтожить наиболее откровенные оккультные символы, оставшиеся от своего предшественника? Осталось, впрочем, и без того немало. В частности, золоченые врата XVI в.

Выполненные, как гласит предание, при Годуновых еще, эти врата стоили жизни своим создателям. Вытравить золотом по меди в те времена нельзя было безопасно. Мастер, склонившийся над своим художеством, был вынужден вдыхать пары едких соединений. Смерть в самом кратком времени была неизбежной. О золоченых вратах прежде писали. В частности, А.В. Чернецов, автор замечательной работы «Золоченые врата древнерусских храмов XV–XVI вв». Но символологическая составляющая их содержания даже если и затрагивалась (например, сравнивали технику золоченых врат Троицкого собора в Ипатьевском монастыре Костромы, аналогичных врат южного портала Троицкого собора в Александровской слободе, Благовещенского собора в Московском Кремле и Богородице-Рождественского собора в Суздале), то преимущественно с искусствоведческой точки зрения. А они заслуживают большего. Сейчас в Ипатьевском монастыре Костромы происходит передача всего монастырского наследия духовным властям. Последние делят территорию с музейным управлением. Совсем недавно золоченые врата, не очень-то соответствующие современному представлению о благочестии, были перемещены из собора в музейную экспозицию. Шаг, на наш взгляд, глубоко показательный.

На золоченых вратах Троицкого собора Ипатьевского монастыря преимущественно представлены ветхозаветные сюжеты, однако здесь присутствуют и сюжеты гетеродоксального, если не сказать апокрифического содержания. По крайней мере, с точки зрения сегодняшней церковной конъюнктуры.

В частности, один из них изображает сивилл, прорицательниц древнего мира. Одна из них стоит, подняв руки, перед Христом, сидящим наверху башни. Текст над головой сивиллы гласит: «Царица южьска прииде видети премудрость Соломоноба и се болъ Соломона зде». Подпись над ней недвусмысленна: «сивилла». Справа от Христа традиционная надпись «IC XC». Всё с соответствующими титлами.

Французский оккультист XIX в. Жерар де Нерваль, состоявший в таинственном ордене Сионского Приората, добивающемся, якобы, утверждения всемирной христианской монархии с центром в Иерусалиме, раскрыл орденскую и общемасонскую Храмовую Легенду в своей «Истории о царице утра и Сулеймане, повелителе духов». Нерваль попытался закамуфлировать Храмовую Легенду под ориенталистские путевые записки, фиксирующие суфийский фольклор. Но это не спасло его от скорой смерти. Согласно официальной версии, он, будучи в то время весьма в плачевном нищебродском положении, повесился от скорби, уныния и отчаяния перед воротами своей ночлежки, понапрасну взывая пустить его внутрь. Однако во французской оккультистской среде весьма распространено мнение, что его смерти поспособствовали «братья». В своей «Истории» Жерар де Нерваль рассказывает о визите Царицы Савской (Южской, или Южной, — некоторые исследователи полагают, что речь идет о йеменской царице) к Царю Соломону, строившему в то время храм. Характерно, что современный православный философ и поэт Владимир Микушевич, известный своими удивительными переводами средневековой поэзии, отождествляет Царицу Южскую с Лилит, бывшей, согласно преданиям гностиков, падшей Софией. Иерусалимский Храм строил Адонирам, он же мастер Хирам, отождествляемый русской «Повестью о Соломоне и Китоврасе», известной в записи XVII в., с легендарным Китоврасом, фигурой крайне почитаемой на Руси, особенно монаршествующими особами из дома Рюрика, что совсем нестранно, если принять в расчет всё то, что уже было нами сказано относительно настоящего обстоятельства. Между Царицей Южской и Хирамом, потомком Каина, возникает определенная связь, из чего в самое разное время самые разные оккультисты делали самого разного рода спекулятивные выводы.

Есть на золоченых вратах Троицкого собора и другие сивиллы. Каждая из них по-своему исповедует Христа. Одна говорит о том, что: «Единъ премудръ и страшенъ зело седяй на престоле своем Господь», — далее неразборчиво. Вторая столь же неразборчиво возвещает свое, изо всех слов ее можно разобрать лишь следующее: «От небесе царь приидетъ во веки будущемъ». Последнее изречение сопровождает ссылка на книгу Премудрости Исуса (написание, согласно Острожской Библии), сына Сирахова.

Еще одна сивилла говорит: «От безневестныя и всеумныя девы Богу явися».

Конечно, было бы неплохо, если бы нашими материалами занялся палеолингвист, специализирующийся по Средневековью. Но пока мы извлекаем из нашего материла лишь то, что позволяет нам образование культуролога, культурного переводчика, сколь широкое в охвате разных сфер, дисциплин и артефактов, столь же и неглубокое.

В нижнем ряду одних из врат изображены «греческие мудрецы»: Афродитиан (гипотетический автор новозаветного апокрифа о знамениях в Персидской земле, о волхвах и о Рождестве Исуса Христа), Омир (Гомер), Ерми (Гермес) и Менандр (античный драматург). Принято считать, что Менандра хвалили за мудрость и упоминали даже Св. Павел, Иероним и Климент Александрийский.

Что касается Гомера и Гермеса, хорошо известно, что при заимствовании из греческого соответствующее придыхание, обозначавшееся особым диакритическим знаком над первой буквой слова утрачивалось. Буква «г» на этом месте появилась лишь значительно позже. Даже в XIX в. Гомера часто именовали Омиром. При этом следует заметить, что традиционное прозвание Гермеса на Руси — Ермий, Еруми, Ермус. Как, известно, Гермес — отец всех философов. Высший среди Царей, среди Священнослужителей и Мудрецов. Также он связует Небеса, Землю и Преисподнюю. Поэтому он и Триждывеличайший — Трисмегист. Этим именем языческого бога подписывался, вероятно, александрийский алхимик I в. по Р.Х. Ему приписывается ряд сочинений герметического свойства. Существует версия, что он жил позже, а также, что он жил раньше означенного нами времени.

Но нас волнует не сама загадочная фигура Гермеса Трисмегиста, а то, почему он появился в православном храме Руси XVI в. Вероятно, это продукт знакомства Руси с византийской культурой, где оккультные знания не уничтожались, но и не пропагандировались, что представляется нам очень правильным. Над головой Гермеса обнаруживается надпись. Вот, что мы разобрали: «Бога оубо не оудобна разумети сказати ж невозвозможное бо трисоставен». Далее неразборчиво, поскольку употребляется большое число лигатур, возможно, предназначенных для того, чтобы затемнить наиболее существенное, эзотерическое. Итак, Гермес Трисмегист изображен здесь потому, что он Бога называл Трисоставным, то есть Троицей. Гермесу Трисмегисту приписывается много сочинений. В частности, знаменитый «Поймандрес». Гермес Трисмегист — фигура полумифическая. Поэтому говорить о чем-то исторически-конкретном здесь не приходится. Да и не нужно.

Есть еще один сюжет на золоченых вратах Троицкого собора. Он совсем уже гетеродоксальный. Здесь изображены Платон, Аполлон (!) и, не много не мало, сам Саваоф.

Причем одесную Саваофа — Луна, испускающая свое небесное влияние. Это так называемый лунный плевок или лунная рвота. Платон и Аполлон стоят у гроба человека и о чем-то безстрастно спорят. Аполлон, полемически наклонившись, вразумляет Платона. Небесный врачеватель указывает пальцем правой руки на труп, а распростертую ладонь простирает вверх, где находится Саваоф, держащий в левой руке колбу, в которую с Распятия, воздымающегося над благословенным сосудом, несомненно, капает пречистая кровь Христова. Надпись читаема с трудом. Она гласит: «Аполлон не бог, но жрец, но есть бог на небеси и ему снити на землю и воплотитись от девы чистыя в нее же аз верую, а по моей смерти 1800 лет снити ему на землю». Честно говоря, трудно ждать от главного греческого конкурента христианства подобных восхвалений. Однако в Средние века даже близко не могли принять реальность каких-либо богов, кроме Бога Единого, кроме Троицы. Поэтому любые древние рассказы о богах перетолковывались в эвгемеристическом духе. Если какой-либо бог языческой древности творил благо или, тем паче, возвещал истины не противоречащие христианству, он, конечно же, не был бесом в понимании богословов, но он не мог стать и соучастником Троицы. Он не мог стать и святым, поскольку его рождение пришлось на время, предшествующее христианству. Он не был и ветхозаветным праведником, ибо принадлежал другой культуре. Но если он не бог, не святой, не ветхозаветный праведник, тогда какая могла быть отведена ему роль? Да вот та самая. Роль дохристианского языческого мудреца. Дескать, не все сохранили первоначальную праведность, одни отпали от нее, другие, заблуждаясь во многом, сберегли, благодаря своей мудрости, первоначальную Традицию в максимально возможном объеме, но одним Закон возвещен, другим нет, а тяготение к Творцу есть не только у принявших Закон, стало быть, и таким возвещать божественную милость не возбраняется. Вот они и «тянулись к истине». Даже у Вергилия в Четвертой эклоге Кумская сивилла провещевает Деву рождающую. Весь мир ждал этого. Вся падшая тварь. Потому и пророчествовали дохристианские мудрецы языческого мира. А такие, как Гермес Трисмегист, были в определенном смысле даже первыми христианами. Но во времена Гермеса Трисмегиста еще не было четкого разделения на христиан и гностиков. Оно произошло только примерно к веку IV. И Климента Александрийского, и Иринея Лионского можно в определенном смысле считать гностиками. Гермес Трисмегист их старший современник, что тем более оправдывает его в глазах будущих богословов христианства. Еще не было никаких канонов, даже не был еще установлен свод Священного Писания. Что было христианством? Чем оно было? А вот таким вот хаосом мнений, мультикультурным диалогом, о котором ныне говорит Вадим Рабинович, автор примечательной книги «Алхимия как феномен средневековой культуры». Это был диалог язычников с единобожниками. Но и тех, и других опровергала усилием своих дряхлеющих уже мускулов римская власть.

Что же касается эзотерической стороны вопроса, то блюющая луна указывает на смерть вещества. Подобным образом скончался, не вынеся превратностей морского плавания, мэтр Канкес, друг Николая Фламеля. Парижский алхимик скрыл под этим иносказанием определенную операцию. В нашем случае всё представлено несколько иначе. Платон — это сам алхимик, тогда как вразумляющий его Аполлон — солнечное, сульфурное начало, пришедшее в полное соединение с лунной рвотой. Компост после путрифакции с характерным для нее почернением застыл, из сиропообразной массы стал пастой, а затем превратился в пустыню, по которой пошли звездообразные трещины, превратившие компост в черный порошок. Где плескалось философское море — теперь простирается пустыня.

В 1642–1645 гг. при расширении монастыря с западной его стороны была воздвигнута Зеленая башня «повелением государя Михаила Феодоровича на память того, что он сим местом изшел на царство Московское». Свое прозвание западная надвратная башня, как считается, получила от цвета обливной черепицы в виде лемеха, каковой был покрыт ее шатровый скат. Но почему именно западное направление было отмечено зеленым цветом, мы покажем дальше.

Над вратами нашему взору является писанный прямо по сырой штукатурке образ Софии, Премудрости Божьей с предстоящими, как гласит лигатурная церковно-славянская вязь. Фреска надвратной иконы была заключена благочестивыми монахами в своеобразный оклад, защищающий святыню от непогоды. Но в окаянные годы он при всем желании не смог бы уберечь икону от надругательств революционной солдатни, превратившей ее в тир. Судя по частоте выбоин от пуль, наибольшей «популярностью» у потерявшей разум черни пользовался именно образ Софии. Несколько попаданий досталось образу Матери Божьей и одно, скорее случайное, св. Иоанну Предтече, впрочем, даже не самому ему, а складкам его одеяний.

Мы почти уже описали композицию иконы — за исключением некоторых подробностей, которые как раз-таки и привлекли наше внимание в первую очередь. Итак, перед нами три крылатых фигуры. По центру — воинствующая София с копьем в руке, слева — Божья Матерь и справа — Иоанн Предтеча. Над головой Софии возвышается простирающий руки, как бы удерживая сферу своего «эона», Исус Христос (до 1666 г. было принято написание имени Сына Божьего с одним «I»).

Крайнее изумление вызывает сам образ Софии, Премудрости Божьей. Дело в том, что она… бородата. Иными словами, перед нами андрогин, двуполое существо.

Андрогина не следует смешивать с гермафродитом. Гермафродит, Venus barbatos, представляет собой калькулятивное сочетание мужского и женского. Достаточно здесь вспомнить хотя бы страдающего от своей дегенеративности гермафродита из лотреамоновских «Песен Мальдорора». «Бородатые Венеры» — красивый мифологический образ античности. В реальности же детей с подобного рода аномалиями греки безжалостно сбрасывали со скалы в море, чтобы не умножать хаос. Совсем другое дело андрогин. Изначальные люди, согласно Платону, были именно таковы. А согласно алхимическим представлениям, Философский Камень также представляет собой двоякоединое существо, Ребис, иными словами, андрогин. Мирча Элиаде в своем труде «Мефистофель и Андрогин» в числе прочего пишет: «Основополагающая идея Бёме, Гихтеля и других теософов заключается в том, что София, Божественная Дева, изначально была частью первочеловека. Но когда тот попытался овладеть ею, Дева отделилась от него. Бёме уподобляет распад андрогинной природы Адама распятию Христа».

Известны несколько примеров из Писания, где Христос именуется Премудростью Божьей. Например, 1-е Послание к Коринфянам (1:24,30) именует Христа «Божьей силой и Божьей премудростью», а также «премудростью от Бога». Но чтобы у нас окончательно отпали сомнения, напомним, что образ Христов на той же иконе писан отдельно от Софии. Он то ли возвышается над ней, то ли исходит из ее головы, как Афина, — София эллинской античности, — из разрубленной Гефестом головы Зевса.

Образ исхождения Афины из головы Зевса мы находим в одном из алхимических трактатов того времени, а именно в «Убегающей Аталанте» Михаила Майера, служившего лейб-медиком при дворе императора Рудольфа II, привечавшего алхимиков, где также одно время обретались небезызвестные Джон Ди и Эдвард Келли. О первом из них речь пойдет несколько ниже.

Не менее достойно внимания то обстоятельство, что восточная надвратная церковь Ипатьевского монастыря посвящена свв. мч. Хрисанфу и Дарии, чьи имена с греческого переводятся как «златоцветный» и «дар Божий». Это до крайности напоминает алхимический вокабулярий. Как мы знаем, приписываемый Жоржу Орашу, или Георгу Аураху, один из наиболее почитаемых алхимических трактатов так и называется — «Donum Dei», «Дар Божий». О символизме золотого цвета в контексте интересующего нас вопроса и вовсе говорить без нужды. При этом не мешало бы сразу же указать на то, что сама эта церковь была построена лишь в 1840 г. Но после постройки рухнула. Возобновлена она была лишь в 1868 г.

Официальная версия гласит, что память этих, почти нигде больше на Руси не почитаемых святых, 19 марта — день исхода Михаила Феодоровича на царство, в Москву. Но сами имена этих малоизвестных святых, а также упоминаемая в житийной литературе деталь, что Дария до своего обращения была жрицей Афины Паллады, — Софии античности, — наводят на размышления о том, что во всяком случае с XVI по XIX вв. в Ипатьевском монастыре тем или иным образом передавались, предположительно тайным образом, определенного рода духовные влияния, так или иначе институционализированные, поскольку софийная символика, как бы открывающая и закрывающая монастырь явно здесь неслучайна. Показательно, что Хрисанф и Дария, будучи мужем и женой, жили как брат и сестра, то есть не вступали в плотскую связь.

Барельефы Хрисанфа и Дарии на входном портале восточной надвратной церкви выглядят не слишком современно, но и не слишком традиционно. Костромской губернский архитектор Н.П. Григорьев, отстраивавший храм заново, в целом намешал здесь несколько стилей, о чем сетует Ю.А. Пелевин, один из наших учителей в том, что касается искусствоведческой стороны вопроса наших изысканий. Здесь, как мы видем, и характерное шатровое завершение, кокошники традиционных каменных наличников, псевдоизразцовые кессоны, здесь и готические сдвоенные колонны и колонки, здесь и надвратная дуга в стиле «соборов-башен» (по определению Г.К. Вагнера) Владимирщины, здесь и «классицистическая» попытка притянуть всё к некоему «псевдокоринфскому» ордеру через решение капителей. Одним словом, «кто в лес — кто по дрова».

Шатровая восточная надвратная церковь свв. мч. Хрисанфа и Дарии образует с шатровой звонницей Ипатьевского монастыря и западными вратами шатровой Зеленой башни прямую линию, представляющую собой связный сакральногеографический текст. Восток, ознаменованный золотым цветом и Даром Божьим, является сигнатурой Рая, где первочеловек и его жена пребывали в состоянии изначально андрогинном. Позже они были разъединены. Наступило падение, а вслед за ним пришли века домостроительства Господня, символизируемого самим монастырем и его главной вертикалью — звонницей, воплощающей собой глас, а точнее Слово Божье. Закат земного Царства, конец Рима, последнего из четырех царств пророка Даниила, воплощен в западной Зеленой башне, где века домостроительства Господня замыкаются финальным андрогинатом Христа-Софии. Четвертое царство пророка Даниила, Рим, согласно экзегетике Московской Руси, имело три воплощения: собственно Рим, павший ересью; второй Рим, Константинополь, павший насилием агарянским, то есть прерванный мусульманским захватом; и третий Рим, русскую землю (в «Повести о Белом Клобуке», считающейся источником этой концепции, говорится не конкретно о Москве, а вообще о «русских землях»). Как известно, Третий Рим — последний, «четвертому не быти». Сигнатурой этого Третьего Рима, точнее, его печатью — в виде второй династии — выступает род Михаила Феодоровича, исшедшего на римское царствование этими западными вратами, подобно тому, как гласит богослужебное чинопоследование о Христе: «пришел еси на запад солнца».

Зеленый цвет — крайне тревожный цвет в символологии. Это единовременно цвет гниения и цвет жизни. В алхимии зеленый цвет притягивает к себе пристальное внимание. Алхимик, начавший Великое Делание, с необходимостью должен отправиться в Зеленую землю, чтобы найти там так называемый витриол, Камень Философов, из которого добывают Философский Камень. Эти два понятия не следует смешивать. Речь идет, конечно, об одном и том же субъекте, но на разных стадиях его приготовления. Камень Философов — начало. Философский Камень — финал. Витриол, точнее, VITRIOLVM, представляет собой акростих, расшифровываемый следующим образом: «Visita Interiora Terræ Rectificandoqve Invenies Occultvm Lapidem Veram Medicinam» («Посети тайныя земли и, очищая, из-обрети тайный Камень, истинное Лекарство»). Речь идет именно о Камне Философов. Клод д`Иже, ученик Эжена Канселье, в своем «Новом Собрании Химических Философов» посвятил целую главу «Алхимическим цветам Делания», но после нее он поместил совершенно особую главу, каковую назвал «В особенности о зеленом цвете». Среди прочего Клод д`Иже пишет: «На сакральном языке зеленый цвет соответствует стихии воды, в которой совершается крещение, то есть возрождение. Поэтому зеленый — символический цвет произрастания, цвет всего, что способно развиваться. <…> Присутствие Всеобщего Духа (l’Esprit Universel) также проявляется через зеленый цвет, об этом свидетельствуют все священные тексты и все мифы всех народов. Зеленый цвет есть “Сигнатура Мирового Духа” в трех царствах Естества. <…> Именно “mercurius philosophorum” с добавлением божественного сульфура, “Spiritus mundi”, становится зеленым и способным к произрастанию, что старый Гермес <тот самый Гермес Трисмегист с золоченных врат Троицкого собора Ипатьевского монастыря в Костроме. — О.Ф.>, отец Философии, столь точно описал, причем в нескольких словах, в своей “Изумрудной Скрижали”. Не без оснований греческие алхимики графически обозначали зеленый цвет монограммой Христа, составленной из первой и последней согласной слова χλωρ?ς — зеленый. <…> Многие алхимики символом их первоматерии (matière première), и даже их последующей материи (matière prochainе) считали Венеру <вспомним упомянутых нами выше «бородатых Венер древности». — О.Ф.>. Михаил Майер говорил, что древние под Венерой подразумевали материю, без которой невозможно совершать Великое Делание. А добрый Фламель приводит слова псевдо-Демокрита: “Укрась плечи и грудь Пафосской богини <Венеры. — О.Ф.>; она станет прекрасной и оставит свой зеленый цвет ради золотого. <…> Читатель, желающий углубить свои знания, не должен пренебрегать связью между: зеленым змием, зеленым ликом, зеленым лучом, зеленым языком (langue vert) и процессией с зелеными свечами в праздник зеленого волка (24 июня), в день солнцестояния (exaltation solaire), в аббатстве Жюмьеж. В том же ряду зеленый император румынских сказок, зеленое знамя Ислама и, прежде всего, Изумруд, упавший со лба Люцифера при его падении, почему одно из имен Венус, утренней звезды (stella matutina) и есть Люцифер. Зеленый цвет посвящен святому апостолу Иоанну, а мусульманская тра­диция вменяет его пророку Илие (Elie, Али)». Также Клод д`Иже цитирует помимо прочего Арнольда де Вилланова, чье имя может быть прочитано как «Арнольд из Новеграда». Этот знаменитый алхимик был выведен Шекспиром в качестве мага Просперо в пьесе «Буря». Арнольд говорит: «Зеленый цвет есть символ “Изумруда (Emeraude) философов”, который, в свою очередь, является покровом (voile) “витриолу философов”; а знаменитый “зеленый луч” навигаторов — это “Азот философов”». Несколько пародийно тема зеленого луча представлена в одной из серии голливудских «Пиратов Карибского моря», где преломлена в ключе сакральной географии, но исключительно в развлекательном ее аспекте. Современность изобилует такого рода пародиями. Но нам отдельно задерживаться на этом едва ли стоит.

Итак, с уточнением Арнольда из Виллановы, речь в случае зеленого цвета идет даже не о собственно витриоле, а о его оболочке, Камне Философов в его самом грубом естестве.

Любопытно, что «Зеленый лик» — название одного из романов мистического писателя начала прошлого века Густава Майринка. В другом своем романе, «Ангел Западного окна», австрийский мистик, пускай несколько романтизировано, живописует авантюры крайне загадочного и до сих пор вызывающего споры персонажа британской и, более того, общеевропейской истории, Джона Ди, вызывавшего, по преданию, Зеленого Ангела. Премного характерно, что в романе Майринка этот Зеленый ангел назван именно «ангелом Западного окна». Сам Майринк не был просто литератором. Он состоял в крайней интересной эзотерической организации, руководимой Джулиано Креммерцом и называемой «Цепью Мириам». Как о нем сказал однажды Александр Дугин: «Не литератор, интересующийся мистикой, но мистик, интересующийся литературой». Не вызывает никаких сомнений, что Майринк обладал определенного рода оккультными сведениями. Ведь без особого рода интеллектуальных расследований он не предпринимал написание ни одной из своих даже самых незначительных вещей. Ведь он был посвященным. Неслучайно, что одним из важнейших объектов его рассмотрения стал именно Джон Ди. Ведь «Ангел Западного окна» просто даже по объему больше всех других произведений Майринка.

Елизаветинский маг, астролог, некромант, большой ученый, которому «обязаны» мы также меридианальным исчислением, отталкивающимся от Гринвича, Джон Ди, помимо всего прочего, был одержим страстным желанием — получить Философский Камень во что бы то ни стало. А стало во многое…

Елизавета, королева Англии, благоволившая к Джону Ди, отправила того с дипломатической миссией в Европу. Мы знаем лишь некоторые внешние обстоятельства его деятельности на этом поприще. Гораздо интереснее редкие проблески информации, касающиеся его не вполне официальной работы, заставляющие нас прийти к выводу, что Джон Ди был своего рода основателем британской разведки, занимавшейся развалом конкурентных по отношению к Британии государственных образований.

Как известно, Джон Ди связался с проходимцем Эвардом Келли, почерпнувшим где-то, — как считается, из могилы одного священнослужителя, св. Дунстана, — красный и белый порошки трансмутации, Алый Лев и Белый Лев, Большой и Малый Арканы, иначе говоря, Философский Камень в двух его видах. По другой версии, Келли приобрел за бесценок у каких-то бродяг в таверне две коробочки с пудрой проекции, а также алхимическую книгу. Используя порошки для публичных трансмутаций обычных металлов в серебро и золото, Келли и Ди объездили пол-Европы. Надолго они задержались в Праге при дворе императора Рудольфа II, крайне интересовавшегося алхимией. Здесь не обошлось без эксцессов, поскольку разуметь, каким образом обретается Философский Камень и производить публичные трансмутации с его помощью — это несколько разные вещи. В Западной Европе и Британии такие обладатели Камня, его эмиссары, именовались либо герметиками (в лучшем случае), либо пафферами, или суфлёрами («прожигателями угля», тщетно ищущими Философский Камень, который всегда под рукой, а они того не разумеют). Так или иначе, после дурацкой дуэли Келли был арестован, пытался написать трактат о получении Камня, чтобы задобрить Рудольфа II, затем попробовал бежать и, по одной версии, был убит, по другой, разбился, пытаясь выбраться из башни по веревке. Как написал по этому поводу зубоскал-современник:

Было, в Прагу иностранца пригласили,

Не совру, да уж все бабки разгласили:

К Розенбергу-доходяге он приплёлся,

Что Работой Тайной весь уже извёлся,

Всё о Золоте без устали болтал;

Так Рудольфа милость после он снискал.

Хладнокровен, как убийца, был герой,

Злато-земли — заработал головой,

Но однажды господин его прозрел

И тогда решил искусника удел.

Раньше был к нему привязан властелин,

А теперь в темнице мрачной он один.

Случай счастью быстро положил конец,

Когда Келли оскорбил один наглец.

Юрген Хунклер прозывался его враг,

Ведь от мести не уходят просто так:

Келли Хунклера на шпагу нанизал,

Кайзер выходки такие не прощал:

Келли в цепи был закован навсегда,

Где конец пришел жестокий – вот беда!

При побеге ногу он себе сломал,

В одиночестве скончался – так и знал…

Где ж Тинктура, что страдальца оживит?...

Все искали — не нашли. Вот паразит!..

Ищет втуне тот, кто жизнью дорожит…

Джону Ди удалось скрыться едва ли не задолго до этого.

Феодор Иоаннович звал к себе на службу Джона Ди. По тем временам западным медикам, бывшим очень часто в то же время и алхимиками, предлагались очень солидные оклады. Другое дело, что настоящему алхимику никакой уже оклад не нужен по определению. Алхимик не только мог получать золото в неограниченном количестве, он также обладал способностью быть вечно юным. Красный порошок, именуемый Философским Камнем, при растворении в винном спирте давал то, что алхимики называли «питьевым золотом». При употреблении этого «питьевого золота» вовнутрь тело алхимика постепенно начинало претерпевать изменения. Сначала незначительные, затем всё более разительные. Выпадали старые зубы, волосы, шелушилась кожа, отходили старые ногти. На их месте постепенно появлялись новые. Но это происходило не за раз, а очень постепенно, хотя и довольно скоро, как приходит весна. Раз за разом происходило всецелое омоложение организма. Адепт, употребляющий «питьевое золото» мог жить бесконечно долго, хотя это и не избавляло его от возможности внезапной насильственной смерти. Слух об этом чудодейственном «питьевом золоте» шел по всей Европе, доходя даже и до Московии. Хорошо известны случаи в Московии тех времен, когда на царскую службу приглашались иноземные врачи. В том числе и с надеждой получить «питьевое золото». Во времена Феодора Иоанновича в Тверской губернии работал мастер, трансмутировавший обычные металлы в золото. Его с учеником доставили ко двору, где пытались принудить совершить если не изготовление Камня, то хотя бы публичную трансмутацию обычных металлов. Под конец тверской алхимик заголосил, как пишет советский академический исследователь истории науки Н.А. Фигуровский: «Какое-то смотрение Божье: много пытаюсь по-прежнему, да не умею. Применяю те же самые зелья (химикаты) и лью те же водки (кислоты), но разделения (сепарации) не получается». Под пыткой мастер и его ученик умерли. По другой версии — умерли, отравившись парами ртути. Зная, как обстоят дела с алхимией на Руси, Джон Ди не рискнул туда поехать, несмотря на обещанное хорошее вознаграждение.

Минули времена Смуты, на престол взошел первый из династии Романовых. Иноземные врачи, как всегда, оставались в цене. И вот, первый государь московский из династии Романовых призывает к себе на службу, кого бы вы думали? Нет, не самого Джона Ди, а его сына, Артура, прозванного в Московии Артемием Ивановичем Дием.

Генри Болтон, автор книги «Безумства науки при дворе Рудольфа II», вышедшей еще в конце XIX в., в целом довольно компилятивный и неглубокий, позитивный исследователь, тем не менее пишет о времени пребывания Джона Ди и его семьи в Праге следующее: «Старший сын доктора Ди, Артур, к тому времени уже посвященный в оккультные науки, стал ассистентом в королевской лаборатории. Он умело обращался с герметическим пламенем и был сведущ во всех металлургических операциях, благодаря чему снискал наивысшую оценку алхимиков, работавших в императорских лабораториях».

Артур Ди, «Артемий Иванович», был найден агентами Московии, попросившими короля Джеймса направить его ко двору Михаила Феодоровича. Н.А. Фигуровский в своей работе «Алхимик и врач Артур Ди (Артемий Иванович Дий)», изданной только по-английски, да и та была изъята изо всех советских библиотек, кроме библиотеки Института истории естествознания, где мы ее нашли, прямо писал: «он был выбран не столько английским королем, сколько русскими агентами».

При дворе Михаила Феодоровича британский медик был буквально облагодетельствован. Фигуровский, ссылаясь на иностранные источники, пишет: «Вскоре после своего приезда в Московию Артур Ди получил от царя в качестве подарка большой каменный дом возле Ильинских ворот, недалеко от Кремля, где жил царь и располагался Аптекарский Приказ. Размеры дома — около 420 футов в длину и 224 в ширину — свидетельствуют о том, что он жил в роскоши. По приказу царя ему было положено жалованье размером 250 рублей в год и дополнительно 72 рубля в месяц на продовольствие. Всего, таким образом, в год он получал 1 114 рублей, что эквивалентно 10 000 фунтов стерлингов при пересчете на сегодняшние деньги. Помимо этого он получал значительное количество провизии. Помимо запасов зерна в 1634 году ему было позволено “ежедневно получать при дворе четыре меры боярского вина, одну четверть (галлон) цыганского (вина), одну четверть вишневого меда или малинового меда, четверть "обарного" меда, ведро патоки, полчетверти фильтрованного меда, половину царского меда, полведра пива высочайшего качества и ведро простого пива”. Общее количество выпивки, по большей части алкогольной, составляло более 50 литров в день! Также он получал и другие продукты, в частности, корм для лошадей». Итак, Артур Ди был в Московии крайне желанной фигурой.

Один раз, в 1626 г. на короткое время Артуру Ди было высочайше дозволено отлучиться из Московии, в сопровождении, конечно же, агентов, чьи имена хорошо известны (один из них — Захарий Миколаев), чтобы привезти свою алхимическую библиотеку. Однако на пути через Швецию Артуру Ди удалось от них каким-то образом избавиться. В Московии он вновь оказался в 1627 г. и был принят царем.

Артур Ди принимал непосредственное участие в деятельности Аптекарского Приказа. Как известно, у него была огромная семья: семь сыновей и шесть дочерей.

В Московии он написал свой первый и хорошо известный алхимический трактат «Fasciculus Chemicus», где довольно традиционно описываются режимы получения Философского Камня. Разумеется, без разглашения важнейших арканов.

Не вызывает никаких сомнений, что Ди часто сопровождал Государя. Вероятно, и в его паломничествах в Ипатьевский монастырь. Другими причинами объяснить появление определенного рода построек в Костроме, уже упомянутых выше, а также изразцов Царских Палат Ипатьевского монастыря в Костроме довольно трудно. Впрочем, о последних речь зайдет чуть позже.

Один из исследователей «проблемы Ди», Дж.Ф. Гмелин, обратил внимание на то, что и у Джона Ди, и у его сына, Артура Ди, есть трактаты с одинаковым названием. Фигуровский строго академически сообщает: «Гмелин предполагает, что Джон Ди, Артур Ди, а также некий Эдмунд Ди являются одним человеком». Это хорошо понятно, ведь разведчики всегда пользовались поддельными документами, причем в прежние времена они не всегда в достаточной мере заботились о конспирации, оставляя часть своего имени в документах неизменной. Если Дж.Ф. Гмелин прав — это меняет всё. Впрочем, Фигуровский замечает: «Путают Джона Ди с его сыном Артуром Ди и неким Эдмундом Ди, который, возможно, был самозванцем. Вероятная причина путаницы — одинаковые названия книг, написанных отцом и сыном — “Fasciculus Chemicus”». Если кто-то еще не понял — Артур Ди и есть Джон Ди, продливший свою жизнь с помощью Камня, а чтобы остаться неузнанным, скрывшийся под именем своего сына, который, вероятно, умер в малолетстве. Джон Ди, выдававший себя за своего сына Артура Ди с большим трудом получил причитающиеся ему по праву научные степени. До сих пор весьма темен вопрос о получении научных степеней Артуром Ди, хотя многие другие обстоятельства его жизни, часто незначительные, хорошо задокументированы. Будучи убежденным гуманистом, Джон/Артур Ди вывешивал на дверях своего дома фармацевтические советы относительно того, какой медикамент следует принять в том или ином случае. Его дом в Англии превратился, таким образом, в аптекарскую избу, навроде той, что он курировал впоследствии в Московии. Подобные действия лишали других врачей и аптекарей мзды и они в ярости осудили Ди за шарлатанство. Произошло разбирательство относительно настоящего вопроса, но Ди каким-то неведомым образом удалось выпутаться, и таким же неведомым образом стать доктором, как и его отец. Итак, мельчайшие подробности известны, а более серьезные — нет.

Нашей подруге, Татьяне Василенко, к слову сказать, не так давно приснился сон о том, что автор этого изложения при смерти. Она вроде бы жила заграницей и находилась не то в ссоре с пишущим эти строки, не то в чем-то жестоко провинилась перед ним. Неодолимое желание проводить в последний путь того, кто некогда был ее другом, увлекло ее на родину. Однако здесь она обнаружила, что нашей квартирой завладела некая мерзкая особа с еще более омерзительным ребенком, раскатывающим безпрепятственно по нашей квартире на трехколесном велосипеде. Гнусное существо сообщило, что я уже умер от диабета, мне отрезали ногу, а по смерти меня сожгли, что было сущей неправдой, поскольку сновидица хорошо знала о моем негативном отношении к кремации. От друзей покойного, говоривших с ней более чем неохотно, удалось ей узнать лишь то, что перед смертью он неоднократно поминал некоего «Позолоченного Аптекаря». Желая розыскать этого странного и тревожного персонажа, наша подруга рыскала, — где бы вы думали? — по окрестным аптекам! И в какой-то момент ей открылось место, где находится этот «позолоченный аптекарь». В его подземный покой вела лестница. На этом сон прервался. Но мы бы и продолжили с того места, где оборвался сон, уж больно нам понравилось само это определение «Позолоченный Аптекарь», как нельзя лучше описывающее Джона/Артура Ди, бессмертного некроманта, обладавшего Философским Камнем, но так и не получившего его — по крайней мере в те времена, которые описаны в доступной для чтения литературе. Итак, Джон Ди = Артур Ди. Если неосведомленным в сем вопросе начинают уже видеться сны относительно данного сюжета, значит это несомненный знак свыше. И действительно, Джон/Артур Ди, известный у себя на родине, а впоследствии в Московии, как аптекарь, никогда не был «золотых дел мастером». Он не владел секретом получения Философского Камня, но владел самим Камнем, с помощью которого производил скандальные трансмутации в золото «основных металлов». Так кто же он после этого? Позолоченный Аптекарь! Трудно выдумать более точное определение для этого персонажа. Только сон мог породить (или подслушать) это прозвище.

Для русского романовского монархического сознания сама мысль о влиянии подобного персонажа на Государя — катастрофа. Ведь если Джон/Артур Ди похозяйничал в Московии, значит, в самом начале романовской династии заложена идеологическая бомба британских спецслужб. С самого своего основания Романовы заключили пакт с Пеликаном. Отсюда и сегодняшнее продавливание мелюзинитского ставленника Приората Сиона — Виндзора — Майкла Кентского на русский престол. И разумеется, отсюда же символические изображения на въездных вратах костромской церкви Воскресения на Дебрях, построенной на английские деньги. Русский барс/медведь, удушаемый и уязвляемый змием. Не будем забывать, что совсем недавно Майкл Кентский посетил Россию, и в первую очередь — Кострому.

Чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений относительно присутствия и работы в Костроме посвященного герметика, обратимся к сюжетам печных изразцов Царских Палат Ипатьевского монастыря, служивших с определенного времени гостиничным корпусом.

Исполненные в традиционном русском стиле боярских каменных палат, Царские Палаты Ипатьевского монастыря скрывают в своем подклете печь с изразцами XVIII в.

Означенные изразцы мало интересны и относятся к позднему времени. Расцветка характерно «петровская». Это, в основном, нравоучительные бытовые сценки, каковые можно найти также и в случае других изразцов XVIII в. Наше внимание привлекло разве что изображение Царя Давыда с гуслями. Это не вполне характерный сюжет для Романовской эпохи. В современной экспозиции музея здесь размещены также три Царских трона, призванных отражать саму идею Троичности Божества, эманирующего и делегирующего царскую власть. По виду — это весьма позднее добавление, относящееся скорее всего к половине XIX в.

Следует сразу же отметить, что Царских Палат коснулась заказная реставрация Ф.Ф. Рихтера, при которой, вероятно, наиболее интересные из артефактов были утрачены. Эта основательная реставрация Ипатьевского монастыря производилась во времена царствования Александра II. Реставрация была сугубо идеологической, поэтому о достоверности буквальной здесь речь вообще не идет. Мы пытаемся лишь разобраться в том языке символов, который был внятен определенным кругам и в XIX в. Конечно же, мы намекаем на так называемый дипломатический язык, неоднократно упоминавшийся Фулканелли и Канселье. Это система ребусов и шарад, вéдомая царской власти, а также привилегированному сословию в целом. С помощью этих ребусов и шарад власть общается в том числе и с народом. Даже до сегодняшнего дня. Науку по расшифровке этих посланий принято именовать конспирологией.

Ф.Ф. Рихтер занимался до этого амбициозного проекта восстановлением палат бояр Романовых в Москве. Качество его работы, а также особый взгляд на реконструкцию, более чем согласовывавшийся с идеей заказа, позволил привлечь его и к работам в Ипатьевском монастыре. Не раз уже слышались возражения историков относительно самого факта длительного пребывания Михаила Феодоровича в Костроме. Дескать, он жил здесь только в 1613 и 1619 гг. Соответственно, высказывались и подозрения относительно того, что он вообще жил в самих этих палатах. Более того, мы со своей стороны готовы напомнить, что Артур Ди появляется в Московии только в сентябре 1621 г., если верить документам. До этого пользовал государя врач из Голландии, которому, вероятно, едва ли стоит приписывать столь занимательные арканы, о которых речь пойдет ниже.

Сами «Царские Палаты» выглядели, вероятно, не столь царственно, как в наше время. Величественный лестничный марш — плод рихтеровской реконструкции. Скорее всего, ничего подобного во времена Михаила Феодоровича здесь не было. Но интересен сам этот мифо-идеологический конструкт, стоящий на плечах предшествующей мифологии. А наш взгляд, как мы еще раз напомним, не исторический, но символологический, поэтому и обращаться мы будем к интересующему нас артефакту исключительно как к цельному концепту.

Второй этаж, представляющий собой анфиладу из семи комнат с примыкающей к ней с юга небольшой кухней, — широкое поле для рассмотрений самого разного рода исследователей. Пол — традиционно — «в шахмат». В семи жилых комнатах располагаются пять печей, сплошь покрытых изразцами. Первая печь, наиболее близкая к кухне, облицована крайне хаотично.

Складывается ощущение, что первоначальные изразцы были утрачены, а впоследствии заменены на другие, XVIII в. Совершенно явно, во всяком случае, что изразцы этой печи были изготовлены в разное время в разных местах. Верх печи, вероятно, сохранился в наиболее непритронутом виде. Но даже эти изразцы датировать ранее, чем XVIII в. мы при всем желании не можем. По всей печи задействована частично ценинная (полихромная, то есть многоцветная) техника, частично другие техники, что создает определенного рода стилистическую пестроту, принимаемую подчас за нечто аутентичное. Но это ложные эстетические восторги. Русская традиция эстетически цельна и непротиворечива. Часть изразцов весьма сходна с теми, что мы обнаруживаем в палатах Волковых (впоследствии здание принадлежало Юсуповым) в Большом Харитоньевском переулке в Москве.

При всем пренебрежении этими позднейшими изразцами отметим здесь, ибо ничто не случайно, фигуру женщины с огромной, совершенно ни с чем не соразмерной лютней, и уж точно не для женских рук, за подписью: «музыку умножаю».

Следует напомнить, что в алхимии «музыкальным искусством» именовался сухой, короткий путь, когда из алхимической печи, атанора, раздаются «странные скрипы и свисты», что было описано самыми разными Адептами в самые разные времена, хотя до последнего времени этот краткий, сухой путь, хранился в такой тайне, что даже и не упоминался. Слева от женщины с лютней изображен музыкант не то с цимбалами, не то с гуслями за подписью: «милости желаеми». Это в определенном смысле подтверждает общий смысл картинки, открывающейся, стоит лишь заглянуть в одно из углублений печи. Алхимики часто трактовали изображения музыкантов то в одном, то в другом ключе, однако же речь здесь идет исключительно о коротком — сухом — пути и только о нем. В каком-то смысле это предуведомление предстает для нас в качестве предисловия ко всей далее разворачивающейся книги в камне.

Вторая печь также, вероятно, XVIII в. На ней представлены исключительно птицы, точнее, птенцы, еще точнее, цыплята, и цветы.

Это иероглифы произрастания. Камень, согласно алхимикам, живой. Его часто сравнивают с цыпленком. Фулканелли говорит, что если яйцо поместить на свет, то цыпленок вряд ли вылупится, а если вылупится, то будет чахлым и, скорее всего умрет. А если родившегося цыпленка поместить в темноту и даже хорошо кормить и поить, он скорее всего умрет. Такова и суть Камня.

Стилистически вторая печь очень похожа на печь XVIII в. теплой церкви Сретенского монастыря в Гороховце, на печь в так называемом «Домике Петра I» в Коломенском, печь в Марфиных палатах в Александровской Слободе, а также на печь Надвратной церкви Троице-Сергиевой лавры. Все начала XVIII в.

Третья комната пустует. Третья печь находится в четвертой комнате.

Вот здесь мы уже видем единство неподражаемого стиля. И как раз, вероятно, она, эта печка, и ее соседка справа, именно и являются наиболее старыми артефактами в обстановке Царских Палат. Что касается их кафлей, они, как и большая часть прочих изразцов Царских Палат, являются монохромными (дополнительные желтый и зеленый цвета ис­поль­зо­ваны лишь для окан­тов­ки). Такого рода изразцы от­ли­ча­ют­ся от це­нин­ных полихромных, появившихся благодаря деятельности мастера Степана Полубеса во второй половине XVII в., а рас­про­стра­нив­ших­ся толь­ко в XVIII в., но про­стые из­раз­цы так­же про­дол­жа­ли де­лать в это вре­мя. По­лив­ная тех­ни­ка ис­пол­не­ния с си­ней про­ри­сью на­по­ми­на­ет гжель­скую ке­ра­ми­ку, ко­то­рая на­ча­ла про­из­во­дить­ся в про­мыш­лен­ных мас­шта­бах уже в XVIII в. Причем характерный гжельский бело-кадмиевый колорит вообще почти наш современник. Гжельская керамика такого рода появляется только во второй половине XX в. Изначально же он был присущ западно-европейским изразцам, — в частности, голландским. Мы пытались найти ответ на вопрос о происхождении кафлей третьей и четвертой печей из Царских Палат Ипатьевского монастыря, но втуне. Ничего подобного нами не было обнаружено ни в Балахне, ни в Гжели, крупнейших центрах изразечного дела. Оно и не мудрено, ведь, как мы уже сказали, в промышленных масштабах там стали производить изразцы только с XVIII в. (в Балахне — с конца XVII в., но стилистически балахнинские изразцы не имеют ничего общего с теми, что мы ищем). Не похожи эти изразцы и на ярославские, возможно, самые восхитительные с эстетической точки зрения. Но ярославские изразцы, — хотя среди них встречаются и древние терракотовые, иными словами, не покрытые глазурью, — преимущественно полихромны и колорит им присущий радикально отличает их от того, что интересует нас. К тому же ярославский изразец практически всегда безсюжетен, орнаментален. В основном растительные формы. Вообще вопрос этот крайне темный. Разобраться в нем нам не помогло даже обстоятельное и в высшей степени уникальное исследование С.И. Барановой «Москва изразцовая», поскольку этот труд географически локализован в московском регионе. Нечто похожее мы встречаем в Рязанском музее-заповеднике. Однако схожесть эта мнимая. Бело-кадмиевые поливные изразцы сюжетного характера с подписями. Нечто подобное, за исключением подписей и антропоморфных мотивов, встречается также на изразцах несохранившихся печей палат Аверкия Кириллова на Берсеневской набережной в Москве, где ныне располагается Российский институт культурологии, в каком-то смысле в нашей альма-матер. Ведь именно здесь мы сдавали кандидатские экзамены и участвовали в заседаниях сектора, готовясь к защите кандидатской степени. Есть еще примеры, хотя их число крайне ограничено. Однако при всей кажущейся похожести, такого рода изразцы принципиально разнятся с теми, что интересуют нас. Последние более грубо и небрежно выполнены, поскольку их создателя или заказчика, торопившего подрядчика со сроками, волновал преимущественно смысл изображаемого. А присущие этим печным изразцам окантовки желтого и зеленого цвета вовсе уникальны. По крайней мере, мы ничего подобного нигде больше не встречали. Нам остается лишь предположить, что изразцы этих двух печей Царских Палат Ипатьевского монастыря были изготовлены в единичном экземпляре в самой Костроме. Можно также предположить, что впоследствии они вызвали ряд подражаний, поскольку Царские Палаты с определенного времени, по крайней мере с XVIII в., соделались монастырской гостиницей. Изразцовая печь на первом, цокольном этаже Царских Палат до крайности напоминает как раз-таки аналогичные печи XVIII в. Тот же колорит, такая же антропоморфность, но при этом крайняя аккуратность и характерный «классицистический» эстетизм. Баранова совершенно справедливо полагает, что гуманистические тенденции, фиксирующие свой взгляд на человеке и естестве, проявились в полной мере лишь в России XVIII в. Однако отсюда не следует, что любые сюжетные изразцы стоит относить к этому времени. Третья и четвертая печи Царских Палат Ипатьевского монастыря, на наш взгляд, являют собой переходную фазу от теологического символизма и древнего, дохристианского по происхождению своему, зооморфизма к антропоморфизму. Изразцы этих печей преимущественно зооморфны, а не антропоморфны, что роднит их со средневековой русской традицией, восходящей к иероглифике древних соборов Владимирщины.

Карниз первой же печи при входе (третья слева, четвертая комната, не считая кухни) украшен повторяющимися сюжетами. На одних изразцах изображено мореплавание с сухим древом, на других — вполне себе сухопутный пейзаж с деревом посередине. Всё увито растительными орнаментами, ведь наш Камень, как не следует забывать, растительный. Для достижения совершенства его предусмотрено два пути — влажный и сухой.

Первый кессон сверху являет собой поле, центром которого является двухконечная стрела, устремленная единовременно вверх и вниз. Эта фи­гу­ра, воз­мож­но, от­ра­жа­ет глав­ное по­ло­же­ние гер­ме­ти­че­ской фи­ло­со­фии, запечатленное в «Изумрудной Скрижали» Гермеса Трисмегиста: «то, что ввер­ху, по­доб­но то­му, что вни­зу, то, что вни­зу, по­доб­но то­му, что на­вер­ху, да­бы свер­ши­лось чу­до еди­но­го».

Центральное поле — внутри стрелы — разделено надвое. Сверху — лежащий барабан за подписью «непотребен без грому». Надпись выполнена церковнославянским полууставом, как и все прочие на этой печи, а также на соседней справа. Снизу изображена лошадь за подписью «воля со страхом». Вероятно, эти надписи обращены к начитанному наблюдателю XVII в. Герметический смысл этого изображения таков: барабан — Первоматерия, гром — воля алхимика, извлекающего с помощью «копья Аталанты» звук из барабана. Дабы отверзнуть Первоматерию необходим барабанщик, ведающий ритм, ибо ритмом всё было создано. Однако Воля барабанщика должна совокупляться со страхом Божьим, ибо алхимическое делание требует смирения. Но его недостаточно. Нужно знать кобылу. То есть кабáлу. Иными словами, необходимо тайное знание, дабы прочесть дальнейшее. Кобыла, как мы помним, один из царственных иероглифов дома Романовых. Также кобыла — одно из названий Первоматерии Камня.

Венец в левом верхнем углу за подписью «прелестная вещь» показует желанный исход Делания. Следует не забывать, что слово «прелестный» имело исключительно негативные коннотации до конца XVIII в. Иными словами, желающий получить корону Адепта не должен соблазняться всем тем, что она сулит. Птица в правом нижнем — неуловимость и общезримость меркурия. Ведь он доступен всем, надо только уметь примечать. Гриб в правом верхнем углу за подписью «скоро родися скоро исчез» — предупреждение труженика о сроках Делания, но также и о необходимости алхимика по-своему спешить. Человеческая жизнь коротка, необходимо воспользоваться ей так, чтобы знание не обратилось во прах. Алхимик должен много трудиться, чтобы достичь успеха на своем поприще. Двенадцатиконечная звезда на основе шестиконечной в левом нижнем углу за подписью «покажи нам пути своя» говорит о непредрешенности работ алхимика на его поприще. Человек мыслит одно, а Бог другое. Христианский эзотеризм, причем не только в своей нравственной части, переплетается здесь с алхимическим.

Сюжет располагающийся ниже еще более недвусмысленный. S-образный змей, распятый на сухом древе. Под­пись гла­сит: «с то­бою за­сы­хаю».

Это не­со­мнен­ная гра­фи­че­ская ци­та­та из «Ие­рог­ли­фи­че­ских Фи­гур» Фла­ме­ля. Изо­бра­же­ние, ил­лю­ст­ри­рую­щее фиксацию и умер­щв­ле­ние мер­ку­рия, впо­след­ст­вии много раз вос­про­из­во­ди­лось ок­куль­ти­ста­ми. S — это Serpenta, Sмея, змея, или, точнее, змей. Но в тоже время S — это Soter, Спаситель. Известна традиционная гностическая концепция, именовавшая Христа — Змием. Чтобы создателей сей обители огульно не обвинили в ни чем не прикрытом сатанизме, напомним слова Христа: «будьте мудры аки змии и цели яко голубие» (Мф., 10:16). В Традиции нет однозначных символов. Любой из них имеет два противоположных значения. Лев — и Дьявол, и Христос. Паук — сплетает адские козни, подобно Дьяволу, и паук, хитросплетением промыслов своих уготовливает уловление человеков для спасения. Рога Сатаны и рога Агнца.

Сухое древо символизирует собой в этой композиции сульфурическое, мужское сухое естество.

Строения, надо отдать должное, на всех подобного рода изразцах, явно западноевропейские, что, казалось бы, говорит в пользу датировки XVIII в. Но если считать, что они изготовлены по воле иноземного заказчика, предоставившего свои эскизы, становится совершенно понятным, почему эти здания выглядят именно так, а не иначе. Ведь западно-европейские дома XVII в. практически не отличались от аналогичных домов XVIII в.

В нижней части стрелы расположен привязанный к сухому древу струпный пес. Его проказа обозначена пятнами на его теле. Наш Камень лепрозен, это чешуйчатый Дракон, именуемый так в виду малоприглядности Камня Философов, как его находят в рудниках, но это также и двойной пес, выступающий под именами хорасанской суки и армянского кобеля Авиценны, а также хорасанского кобеля и армянской суки у Артефия. Это два первоначала Делания. Здесь они представлены в своем пока еще нерасчлененном виде. То, что пес привязан, указывает опять-таки на фиксацию меркурия. Подпись гласит: «не прикасайся ко мне». Слова, сказанные Христом (Ин., 20:17) по восстанию Его Марье Магдалыне (так это имя пишется по-старому). Было много попыток истолковать эти загадочные слова Христа. Все они представляются нам неудовлетворительными. Что же касается философской стороны вопроса, то речь здесь идет о собирании росы, то есть Первоматерии Делания. Может показаться, что здесь также сокрыты хулы на Христа, символизируемого псом. Однако это всего лишь иносказание слов Иоанна о том, что Христос «был в мире, и мир через Него начал быть, и мир Его не познал» (Ин., 1:10). Для мира Христос был грязным еврейским бомжом. Но именно этим бомжом, чей дом вся Вселенная, иными словами, через кенозис Божества, через Его умаление, как раз и пришло спасение всей твари.

В верхней части стрелы изображена птица, сидящая на сухом камне, от которого простираются ветви с набухшими почками. Речь здесь идет о появлении меркурия как такового из сухой и мертвенной по виду материи.

Под стрелой слева изображена шестиконечная звезда, имеющая вид розы ветров, будучи разделенной на черные и белые сектора. Подпись гласит: «указует нам путь имже итти». Это Рождественская звезда, которой бывает отмечен Камень, подобно тому, как осел отмечен, по преданию, белой звездой, поскольку на осляти Царь Царей въехал в Иерусалим. Рене Генон трактовал этот въезд в Святой город как торжество сил света над силами тьмы. Герметики указуют, что с определенного момента на поверхности их компоста, философской смеси, появляется «звезда» — характерный узор. Хотя речь идет пока лишь о стадии, предшествующей появлению этой звезды. 8 и 6 — числа, релевантные в Традиции. Богородица вступает в союз с Любовью.

Алхимик должен действовать подобно черепахе. Об этом гласит иероглиф справа. Ведь черепаха, покрытая твердым и мертвым по виду панцирем, содержит внутри себя живое.

Фигура посередине слева в виде зеленеющего древа с сухой порослью говорит о том же. Всякое живое содержит внутри себя мертвое, а всякое мертвое содержит внутри себя живое.

Справа от нее изображена рука, сжатая в кулак. У запястья рука перерезана. Это символ получения Первоматерии, подобный иносказанию о Моисее, с помощью посоха отверзшего скалу, чтобы напоить народ Израилев, или греческой басне об Аталанте, ударившей копьем в скалу. Подобный же образ мы встречаем в случае убиения невинных младенцев царем Иродом, который, конечно же, следует понимать фигурально. Кровь часто выступает символом Первоматерии в традиционных алхимических текстах. Это руда из рудника. Не следует забывать, что в русском языке руда означает не только минерал, добытый из копей, но и кровь. Кровь — наиболее подходящий и удачный символ Первоматерии, во многом объясняющий работу с металлами. Некоторые алхимики, впрочем, понимали этот образ превратно и заблуждались, путаясь в необразимых мифологических построениях, тогда как наша Первоматерия крайне проста.

В левом верхнем углу изображен огонь, добываемый из процветших бревен. Это огонь естества, огонь во многом самопроизвольный, подобный жару крови.

Справа изображено дерево с двумя кронами. Одна крона выше, в виде шестиконечной звезды, другая ниже. Речь идет о взаимокорреспонденции микрокосма и макрокосма. Это библейское разделение нижних и верхних вод, именуемое в алхимии сепарацией.

Теперь речь пойдет о сюжетах с боковой стороны печи, до поры сокрытых от взгляда наблюдателя.

В центре стрелы одного из кессонов изображено пышно зеленеющее древо над которым роскошно сияет солнце. Подпись гласит: «правда и миръ соблобызастася». Это цитата из псалмов: «Милость и истина сретостеся, правда и мир облобызастася. Истина от земли возсия, и правда с небесе приниче» (Пс., 84:11–12). Напомним, что Христос, по Традиции, часто именуется Солнцем Правды. Это означает, что небесный дух дал материи Камня свой логосный поцелуй. Именно таким образом следует понимать этот лишь по виду инфантильный иероглиф. Правда здесь представлена небесным влиянием. Мир — Камнем.

Внизу стрелы изображена всё та же романовская кобыла всё с той же подписью «воля со страхомъ». Однако на сей раз кобыла беременна. Об этом говорят ее вздувшиеся чревеса.

Вверху изображены две птицы за подписью: «верность соединяетъ нас». Из среды мертвого, обозначаемого сухими порослями, открылись две первоосновы философского Делания, соединенные самим принципом их происхождения.

Под стрелой изображены также знакомый нам уже барабан за подписью «непотребенъ без грому» и зеленеющее дерево за подписью «всегда постоянно». Речь идет о необходимости повторных операций по вскрытию материи Камня, с которым работает алхимик. Эта операция должна быть повторена многократно.

Посередине слева изображено древо, зеленеющее во всех направлениях. Это наш компас светил, на котором особо отмечен юг — точка смерти и начало произрастания растительного Камня.

Справа изображено пылающее сердце за подписью «тои же и внутрь», символ, который, согласно Рене Генону, является более поздним символом, нежели сердце сияющее, соответствующее более высоким уровням онтологической реальности. Генон датирует появление этого символа XVII в., что не придает нам никаких дополнительных сведений, поскольку нам и без того понятно, что этот символ ранее XVII в. появиться не мог. Однако этот символ не так прост, как может показаться на первый взгляд, ибо его главное значение — жизненный жар. А жизненный жар — это не просто аллегорическое изображение «аффектов», а принцип, на котором зиждется Естество. При этом необходимо заметить, что с точки зрения сакрально-фонетической в русском языке такие понятия как «огонь» и «гниение» сближены. Огонь — это гниение жизни, без которого не произойдет рост нашего Камня.

Птица в верхнем левом углу «провещевает весну». Весна — это не просто время воскрешения всего Естества. Алхимики говорят и о внутренней весне. Одно из русских сакрально-фонетических прочтений имени Гермеса-Ермеса-Еруми — «Яр-месяц», месяц яровых, то есть время, когда пора выходить сеятелям. Необходимо не забывать, что всякие фонетические соответствия подобного рода и в голову не могли бы прийти обычным крестьянам, настолько занятым своим трудом, что у них толком-то времени даже на молитву не оставалось. Это безусловный игровой вклад скоморохов, передававших через шутку, игру слов (jeu de mots, как говорят французские оккультисты) особый сокровенный смысл, каковой невозбранно возвещать не представлялось ни в коей мере возможным. Этот скомороший фон и был тем полотном, по которому наскоро писал неизвестный алхимик. Итак, меркуриальная птица, возвещающая весну, говорит о будущем расцвете нашего растительного Камня и о принесении минеральных плодов.

Корона справа возвещает: «постояно исправленно». Систематические ошибки в граматике только утверждают нас в нашем подозрении, что эти артефакты создавались второпях, зачастую при снисходительном одобрении заказчика, которого интересовал только лишь смысл и который, возможно, не знал даже русского языка, как в полной мере не знали его мастеровые люди, выполнявшие столь странный заказ. Наш Камень, как говорят добрые Авторы, нуждается в исправлении. Он темен и безвиден, его не признают в нашей свиной жизни за Царя, как не признавали за Царя Христа. Лишь немногие могут опознать его и тогда они обретут корону с двумя перьями — двумя летучими субстанциями. Но с ними не разобраться без языка пламени, исторгаемого из короны. Речь здесь наконец заходит, как нам представляется, о Тайном Огне философов, благодаря которому два легких пера могут пребывать в балансе. Камень не готов, его необходимо исправить. Исправивший его, даже и не получив желанного, уже обретает корону. Следует помнить, что корона кабалистически соответствует слову «корень». Речь идет о жидком корне всех металлов. Однако уже не в начальном его виде, а на прямом пути к Философскому Камню.

Еще один кессон пустует в центре. Вероятно, он был утрачен совсем не по философской причине. Жизнь в монастырской гостинице, где каждый норовит ошпарить тебя только что подоспевшим кипятком, а то и бросается из-за пустяков с кулаками — сплошной дурдом. В хаосе драки этот кессон легко мог быть поврежденным, хотя предположение о намеренной порче чрезвычайно говорливой печки тоже полностью не следует исключать.

Фигура в левом нижнем углу гласит: «инако себе добра не получу». Изображен заяц. Кстати, напомним, что по-английски заяц — «hare», что часто служило в английской герметике криптограммой имени «Hermes», то есть меркурий, ртуть. Действительно, заяц весьма проворное существо и с легкостью может выполнять роль ртути в алхимическом Делании. Неслучайно в «Кабале» 1616 г. Стефана Михельспахера заяц (или кролик, что с точки зрения алхимического символизма не столь уж существенно) представляет собой некую материю, которую ищет господин с завязанными глазами. Худо одетый персонаж, впрочем, видет этих зайцев, и знает нору, из которой они порой появляются наружу. Не ведая той норы, нельзя взойти по ступеням философской лествицы.

Справа от зайца цветок. Он «безсиленъ». Головка его поникла долу. А всё от того, что найденному зайцу-цветку необходимы пропитки его же собственной кровью. Опять мы сталкиваемся с этим символом, который, конечно же, следует понимать фигурально.

Две верхние картинки представляют собой горшок с нераспустившимися цветами, а также корабль, отдавшийся на волю всех ветров. Не совершив так называемого Философского Плавания, нельзя стяжать того, что, вероятно, было начертано в центральной части кессона. Это плавание сродни плаванию Пантагрюэля к божественной бутылке Бак-бук, описанному божественным гульярдом и знатоком алхимии Алькофрибасом Назьером, известным читающей публике под именем Франсуа Рабле.

Следующий кессон с малой стрелкой повествует о перипетиях навигатора, мечущегося в своей посудине между сухим древом и живым цветком. Паруса приспущены, что дает нам некое указание на режим работы и силу огня, который не следует поднимать слишком высоко, дабы избегнуть участи Савиньена де Сирано Бержерака, чье Философское Яйцо взорвалось от перегрева. В то же время здесь представлено и знание философских весов, баланса между двумя сущностями, каковые в герметике именуются сульфуром и меркурием, что, впрочем, хорошо известно всем Сынам Ведения.

Сверху ползет черепаха: «помалу помалу…» Так должен действовать и алхимик. Работа его занудна, требует усердия, внимания, зато и награда высока.

В левом нижнем углу изображен цветущий, но вялый цветок, справа — пышно зеленеющее древо, орошаемое водой, о чем говорят летающие низко ласточки. Это наша благословенная вода, без которой любой рост невозможен.

В верхней части слева мы видем почти масонский образ руки, выдвинувшейся из облака и сжимающей в кулаке циркуль. Подобные образы были в ходу на Западе еще в XVII в. Так что пусть нас этот символ относительно датировки также не смущает. Справа — древо с кроной, напоминающей пятиконечную звезду. Рука, сжимающая в кулаке циркуль, вносит меру в Делание, ограничивая материю листа, куда воткнута его остроконечная ножка. Циркуль задает Деланию пропорции — это ключ к пониманию так называемых весов искусства. Нечто подобное мы обнаруживаем в случае XXI аркана «Убегающей Аталанты» Михаила Майера. Мастер Майер говорит, ссылаясь на Натурфилософов: «Преврати окружность в квадрат, а тот, при помощи треугольника, — опять в окружность».

Стрела находящегося ниже кессона являет нам козленка за подписью: «во единомъ бегании смелъ». У его передних ног дерево с кроной, разделенной на верхнюю, более густую, как и на прежних картинках, и более чахлую крону. Это всё тот же образ философского субъекта. Поскольку он смел только, когда бегает, значит алхимику и следует заставить его бегать, точнее, наблюдать за восхождениями и нисхождениями вещества в Философском Сосуде. Между верхней кроной и нижней. Между тем, что находится в сосуде внизу и вверху.

Снизу - костерок с процветшими бревнышками. Это особый вид огня - огонь естества. Слева от костерка — верхние, небесные воды с кружащимися ласточками, справа — древо. Для древа благоприятно именно такое сочетание воды и огня.

Сверху — черепаха, глаголющая: «свои домъ лучши». Камень облекается в собственную коросту, он питается своими же отходами.

Левый ряд иероглифов уничтожен то ли воздействием времени, то ли человеческим фактором, то ли и тем, и другим.

Внизу справа мы видем всю ту же черепаху, восклицающую: «помалу… помалу…» Мы уже объясняли этот образ.

Чуть выше — змея, пролезающая средь камней, чтобы освободиться от выползыша — старой змеиной кожи. Подпись гласит: «обновляюся». Это получение философской ртути из ртути философов. То есть отныне наш философский субъект освободился от прежних оков и готов предстать во всей своей славе, но только после приготовления.

Еще выше, справа, — опять черепаха за подписью: «свой дом лучше всехъ». Речь идет о том, что для нашей работы не требуется никаких иных добавок кроме самого Камня, он сам собой питается, сам в себе разделяется, сам в себе соединяется.

В центре следующего кессона, внутри стрелы, опять мы видем зайца, или кролика. Надпись гласит: «недремаючимъ окомъ караулю». Это означает, что приготовление нашего меркурия требует безотзывного и постоянного наблюдения.

Внизу стрелки видем корону. Перья внутри нее соделались зеленеющими купами. Подпись гласит: «состоитъ всоединении». Над центром процветшего венца мы видем некий снаряд, лимонку, точнее, бомбу прошлых веков, означающую определенный вид используемого огня. Фитиль над бомбой не горит. Настоящее обстоятельство указывает на то, что огонь скрытый, тайный.

Сверху слева мы видем полуистертый изразец, изображающий зеленеющее древо с сухой веткой. Нет нужды повторяться в том, где художник, кем бы ни был его заказчик, сказал гораздо лучше нас.

Вверху справа шестилепестковая звезда омрачена бурей. За звездой простирается хвост, что делает похожей ее на комету, несущую, согласно Традиции, дурное предзнаменование. Наш росток почти погиб. Мы видем, что он всё также разделен на живую и мертвую поросли, Древо Жизни и Древо Познания, масонские колонны Иохин и Бохас, однако он жив. Без испытаний боя не бывает и дальнейшей жизни. Как сказал Ницше: «Всё, что не убивает меня, делает меня сильнее». Но, как добавил Дугин: «А всё, что убивает меня, делает меня стократ сильнее». Нигредо — темное время, когда алхимик может даже сомневаться. Но это — ночь и ее ужасы пропадают при свете дня.

В центре следующего сюжета — саламандра, закусывающая свой хвост и горящая в огне, не сгорая. Надпись возвещает: «неропкая верность». Этот традиционный сюжет всегда был призван обозначать то обстоятельство, согласно которому конец Делания совпадает с его началом по принципу подобия. Однако экзотерический смысл сюжета более чем прозрачен. Существо, подобное саламандре, на самом деле — жертвенный агнец. Это тот самый агнец, которого Авраам принес в жертву вместо Исаака, когда Господь испытывал его веру. С алхимической точки зрения, речь идет здесь однако об обработке материи, поскольку железо Ареса, согласно традиционным концепциям, соответствует Агнцу (лат. Aries). Мы здесь могли бы также усмотреть определенный намек на один из четырех видов огня, необходимых для Делания, а именно так называемый огонь колеса. «Неробкая верность» — качество, необходимое алхимику, дабы не только опознать материю, но и привести ее к приготовлению надлежащим образом посредством огня, не страшась ничего.

В верхней части стрелы нам представлена рука, выдвинувшаяся из облака и сжимающая некий свернутый в мешок плат. Слева от мешка — сухое древо, справа — расцветший цветок. Божественная рука — это вмешательство естества в ход событий Великого Делания, собирания от нижнего ровно столько, сколько необходимо для его сочетания с вышним.

Внизу слева — белая птица, слетающая на сухое древо. Речь всё о том же сочетании двух естеств, однако на соответствующем этапе Делания.

Аист справа — птица, приносящая детей. Символика рождения, младенчества, детства и девства — ключевая для Великого Делания. Согласно Фулканелли, аист «означает также горшок из белой и черной глины, эмблему герметического сосуда, то есть меркурия, чья живая белая вода теряет белизну, блеск, умерщвляется и чернеет, передавая свою душу эмбриону камня, который появляется на свет в результате его разложения и питается его прахом».

Лиса с колобком посредине слева — сюжет, который мы уже рассматривали прежде. Мертвая голова обычно в алхимии символизирует прах (также золу, порошок или порох), которым питается меркурий.

Венец справа представляет результат описываемого действа, при котором оказываются соединенными перо, иначе говоря, принцип летучести, и цветок, другими словами, принцип роста в своем максимальном развитии.

Сюжет в левом верхнем углу крайне загадочен. Он изображает сердце неровных очертаний, внутри которого обнаруживается поясной портрет весьма дородного детины со странным крестом, имеющим две перекладины. Надпись гласит: «до холерамъ себе помню». Холера, как заболевание, упоминается еще в Библии (Сирах., 31:23, 37:33). Но речь здесь идет скорее не о самом этом страшном заболевании, но о его симпотомах — рвоте и поносе. Холерное сердце изображено исполненным всякой влаги, оно рыхло и страждет. Ключ к разгадке представляет крест с двумя перекладинами. Это герметический символ свинца. Алхимики утверждают, что из свинца водяной местности должен родиться их Камень.

«Тебе данъ ключъ» — повторение вышеописанного сюжета. Холерное, водянистое сердце открывается с помощью ключа, именуемого витриолом.

Следующая печь содержит меньшее число сюжетов. Это курс для алхимиков, продвинувшихся в своем Делании. По этой причине в нашем случае здесь ошибки неизбежны. Однако мы попытаемся разобрать хотя бы общий смысл этой иероглифической криптописи.

«И дуракъ на него уповаетъ» — повторение сюжета с витриолом в нижней части стрелы кессона. В случае нашей курицы, несущей поистине золотые яйца, он способен стать единственным ключом от курятника, как сказали бы алхимики.

В верхней части стрелы видем рака на, казалось бы, по ошибке перевернутом изразце. Рак ползет прочь от сухого древа к городу, иначе говоря, к кристаллизации. Подпись гласит: «тако иде моя любовь». Фулканелли в «Тайне соборов», описывая иероглифику Зодиака в Нотр-Дам де Пари (с. 165), пишет: «нам, разумеется, возразят, что зодиак может не иметь оккультного значения и попросту обозначает созвездия. Конечно, может. Однако в таком случае порядок знаков был бы астрономическим, ведь древние прекрасно знали космическую последовательность зодиакальных фигур. А между тем, за Близнецами следует Лев, занявший место Рака, переместившегося на противоположный столб. Средневековый художник явно хотел этим тонко рассчитанным переносом указать на реакцию философского фермента — или Льва — с меркуриальным составом, реакцию, которая должна завершиться к концу четвертого месяца первого Делания». Рак — существо, движущееся задом наперед, в этом ключе следует понимать и действия алхимика, необходимые на данном этапе работы. А благородный герметик Эспри Гобино де Монлуизан толкует этот сюжет следующим образом: «Рак, расположенный в вышине, согласно свидетельствам, всегда преисполнен лунной сущностью, однако не столь изобильно, ибо Плеяды, также влажное по своей природе созвездие, вбирает ея в себя» (цит. по книге Эжена Канселье «Алхимия», с. 57).

Слева внизу изображена птица отлетающая от сухого древа, представляющего собой отринутый металл. Он явно не годится для Делания

Справа — видим птицу, напоминающую нашего аиста, но также похожую на цаплю. Птица отвернула голову прочь от сухого древа и подняла левую лапу в пренебрежении. Мы уже неоднократно упоминали символ сухого древа. Было бы неплохо заметить, что в связи с этим символом писал великий Фулканелли: «Сухое древо — иероглиф, которым Философы выражали инертность металлов, то есть то особое состояние, в какое в процессе своей работы человек приводит их регенерированные расплавы». Ищущие алхимических откровений имеют дело, как правило, с веществами безполезными к Деланию. Им кажется, что вещества пригодны, но птица Делания отворачивает от них нос. Кошка не ест землю. И птица не клюет бисер. А если и клюет, вскоре улетает прочь. Нельзя получить живое от неживого. Нам нужна только Курица.

Слева от курицы изображен процветший камень за подписью: «азъ глю истинну». В случае «глю» употребленно церковнославянское титло, с которым слово читается как «глаголю». В недуховных текстах употребление титл никогда не поощрялось, что подчеркивает: либо настоящий артефакт изготовлен без ведома духовных властей, либо они были всего лишь вынуждены подчиниться высшей воли, настаивавшей на появлении такого рода артефакта. Настоящее предположение в очередной раз укрепляет нас в догадке, что к изготовлению интересующих нас изразцов приложил если не свою руку, то по крайней мере свой ум представитель царствующего Романовского рода. Как мы полагаем, речь идет о Михаиле Феодоровиче, а также о его Позолоченном Аптекаре. Другим было, чисто по историческим соображениям, и некогда, и незачем. Этот странный камень — и есть собственно Камень, «глаголющий истинну». Картинка справа изображает птицу, устремленную в небо, откуда простирается небесное растение и, тремя лучами, светоч. Птица эта — меркурий. Три луча указывают на три, содержащиеся в одном: собственно меркурий, сульфур и соль.

В левом верхнем углу — куст выросший посреди домов, иначе говоря, в кристаллизации, снабжен подписью: «всегда онъ зрелъ». Воистину так. Наш Камень безначален и безконечен. То, что даже называют Камнем, — всего лишь короткий отрывок на пути становления божественной материи.

В правом верхнем углу — перевернутое зеленеющее древо с отходящим вбок сухим стволом. В небе видны птицы, то ли улетающие, то ли прилетающие. Также в небесах, наподобие птицы, угнездилась сухая поросль, приняв небесное начало для своего цветения.

Следующий сюжет вероятно поздний, по крайней мере поздний изразец мы обнаруживаем посередине. Он никак не подписан и до крайности напоминает петербургские изразцы XVIII в. Это, вероятно, плод реконструкции Ф.Ф. Рихтера, исказившего в угоду отвлеченной «эстетике» и первую печь, где совмещенными с уже имевшимися оказались остававшиеся в небрежении изразцы. Но хорошо, по крайней мере, что в данном случае было выдержано единство стиля и отличие бросается в глаза лишь специалисту. Надо отдать должное реставраторскому таланту Рихтера, центральный сюжет стрелы выделен мягкой светлозеленой окантовкой, что позволяет нам сразу же опознать его в качестве «лишнего», а простым экскурсантам — не заметить подмены.

Картинка внизу стрелы представляет собой чашу с пышно раскинувшимися из нее цветами и плодом. На самом деле, этот «громокипящий кубок» указывает на тройственную финальную добродетель Камня, дающего богатество (превращение основных металлов в золото и серебро), здравие (Камень, будучи растворенным в спирте, при раз от раза приеме вовнутрь продлевает жизнь сколь угодно долго), наконец, ведение (адепт, употребляющий Камень изменяется физиологически и духовно, отныне он не человек, но сверхчеловек, владеющий сверхчеловеческими способностями, которые не раскрыты в обычном человеке).

Сверху изображен венец в облаках. Это Божий Дар от Небес. Философский Камень в своем конечном виде. Подпись гласит: «азъ ничего вящши от бга не желалъ». Слово «Бог» опять-таки написано с титлом, что, как мы напомним, вызвало бы крайнее раздражение Церкви, в самой цитадели которой подобного рода начертание находилось, если бы только не царственное изволение на то.

Слева внизу изображение птицы, уходящей в облако, за подписью: «не скоро поймается». Луг внизу в зеленеющих порослях. Птица эта — меркурий и дух ее небесен.

Справа изображена вновь змея, оставляющая свой выползыш между скал. Надпись гласит: «темъ обновляюся». Мы уже объясняли этот сюжет. Автор напомнил нам о нем лишь по той причине, что происхождение одной ртути от другой — одно из важнейших обстоятельств нашего «конспекта Делания».

Сюжеты посередине повторяют уже упомянутые, но подчеркивают незамеченные детали. Например, птица, слетающая на зеленеющее древо в виду находящегося слева города. Город еле заметен. Однако в любом случае это обозначение частичной кристаллизации. Справа — сухой обрубок дерева из которого растет зеленеющая поросль. Здесь уже никаких дополнительных деталей. Всё ясно.

Цветок в левом верхнем углу возвещает: «дух мой будет сладок». Известно, что Делание сопровождают определенного рода запахи. Некоторые из современных алхимиков утверждают, что это запахи, скорее чувствуемые внутренне. Однако мы беремся утверждать, что, согласно Традиции, речь идет о непосредственном физиологическом воздействии такого рода на адепта. В частности, при Работе-в-черном, нигредо, возникает невообразимая вонь, по сравнению с которой даже привокзальные туалеты провинции меркнут. Однако, чем ближе к получению Камня, тем тоньше аромат, поскольку разложение сменяется жизнью единственно любезного нам цветка.

Шестиконечная звезда справа снабжена крайне престранной подписью: «кому вестимо есть ли добръ или лихъ». Последние два слова соединены, а буквы «i» щедро сверху осыпаны точками, благодаря чему становится ясным, что здесь скрыта шарада. Всё вместе следует читать следующим образом «кому вестимо есть ли добръ илилиху» «Илилиху» — крайне напоминающее имя Бога в исламской шахаде («Ашхаду Аль-ля Илаха Иль-ла Ллах, уа Ашхаду анна Мухаммадар расулю Ллах») — это очень неправильная, некорректная форма древнеарамейского слова «элохим», означающего «боги». Как известно, первые слова Библии, точнее Торы: «берешит бара элохим». Десятки позитивистских, крайне скептически настроенных ученых, раввинов и христианских экзегетов билось над этой фразой, переводимой при самом примерном приближении как «вначале сотворил боги». Бог здесь упомянут во множественном числе. Позитивисты ликуют: «ага! а мы говорили вам, что еврейский монотеизм — никакой не монотеизм». Еврейские равви говорят: «Множественное число — знак величия в древнем языке. Таков же смысл и слова “бегемот”, означающего “много животных”». А христианские экзегеты говорят: «Вот! Бог говорит о себе во множественном числе в самом начале творения, поскольку Он — Троица!» Было много споров по этому поводу. Все они безрезультатны. Остановимся на том, что сам корень «EL», откуда «элохим», «илляху», означает светоносное Божество. Это на самом деле всё тот же, знакомый нам с детства по греческим мифам Гелиос. Однако герметики, столкнувшись с христианством в Александрии, стали отождествлять, исходя из кабалистического принципа созвучий, древнегреческого Гелиоса с древнееврейским Илией. Александрийские алхимики рассуждали так: «Этот древний еврейский мудрец пронесся в огненной колеснице по небу, как ездил наш Гелиос. Да и ведь имена их похожи. Наверное просто евреи ничего не поняли. Всё. Илия — это наш бог». Это, конечно, дебилизация вопроса, но ведь кто-то именно так и думал. Конечно, взаимопроникновение средиземноморских религий значительно опережало христианские влияния. Существует версия, что знакомство эллинской и еврейской традиции произошло на несколько веков раньше. Но, так или иначе, эти два образа, Гелиоса в небесной солнечной колеснице и Илии в небесной огненной колеснице, слились. Это имя подхватил позже ислам. Али — священное имя шиизма. Это всё тот же сакральный корень. Суфии несколько усложнили этот вопрос, но мы слишком удалились от темы. Алхимическая традиция называет сыновьями Илии-художника всех алхимиков. Гелиос-Илия — покровитель всех работающих на стезе Геремеса.

Следующий сюжет повторяет древо под солнцем, но безо всякой надписи. Как мы помним, речь шла о сочетании небесного с мирским, сульфурного с меркуриальным. Из чего мы делаем вывод, что прочие картинки обрамления представляют своего рода комментарий к этому сюжету.

Посередине слева — в третий раз уже — лиса с колобком. То есть опять речь идет про золу, пепел, остаток. Но, как известно, им не следует пренебрегать.

Справа от нее шестиконечная звезда в божественом облаке за подписью «везде светится». Смысл картинки крайне прост. Материя всегда и всем известна. О ней кричат на бульварах и по телевидению. Но она сокрыта облаками непонимания, неопознания ее.

Слева вверху изображена перевернутая гора с птицей наверху. Часть картинки сбита либо умышленно, либо ненароком, отчего птица стала напомниать череп. Череп нечто исторгает из своего рта. Будем уж говорить без обиняков, блюет. Субстанцию его рвоты рассмотреть не представляется возможным. Но это, конечно же, наша лунная рвота, без которой невозможно сочетание верха и низа.

Справа — град и сухая поросль. Не исключено, что это позднейшая деталь. Однако все детали здесь по делу. Ведь речь идет о сульфуре и кристаллизации.

Боковая верхняя часть карниза этой печки изображает орлов, похожих, правда, больше на певчих птиц. Но речь идет здесь, тем не менее, об орлах. По крайней мере так называется одна из алхимических операций, описываемых Филалетом. Повторяющиеся птицы — это летящие орлы Филалета. Чтобы произошло соединение двух начал Делания, необходима философская возгонка в ходе которой ртуть должна избавиться от грубых примесей. Орлы как раз и являются иероглифом таких возгонок или сублимаций. Орлов, — как и советует Филалет, — семь — учитывая того, что ненароком залетел за угол печи. Орлов должно быть точно не меньше семи. В противном случае успех операции под большим сомнением, на что указывает Фулканелли. Среди этих птиц мы встечаем зайца, один из символов меркурия. Похоже, что этот заяц с рогами, по крайней мере его уши с боку выглядят, как рога. Перед нами любимый как раз-таки в XVII в. образ зайцелопа, полумифического-полулитературного существа, еще более редкого, нежели птичье молоко, ведь он продукт не естества, но царского искусства. На карнизе расположенном ниже мы видем две руки. Запястья, соединенные порослью цветка, напоминают брызнувшие капли крови. Эта красивая метафора первоматерии, впрочем, не более чем второстепенный образ, ведь о том говорит само положение настоящего изразца в ряду растительных орнаментов.

Карниз, находящийся ниже, предлагает нам сюжеты совсем другого рода. Во-первых, всё того же козленка, превратившегося почему-то в жеребенка (намек на династию?), на которого слетает птица (благословение, конечно же, хотя птица и черная), пока он скачет от деревенского плетня к сухому древу. Этот сюжет с алхимической точки зрения довольно прозрачен. Материя Камня, символизируемая козленком-жеребенком, оживляема неким духом, точнее, влиянием извне. Следующая фигура — Мелюзина — показывает какого именно рода дух осеняет нашего козленка-жеребенка. Будучи в царственной короне, она спокойно разлеглась себе между градом, деревней и зеленеющим древом. Хвост ее змеиный свит в кольца и она абсолютно спокойна, приложив свои руки к грудям, как будто зная, что давно уже всё в руках ее. Следущий сюжет более прозрачен. Птица оседлала мышь. Это всего лишь внешнее отражение принципа сочетания двух естеств. Одно земное, другое небесное. Также мы здесь видем сочетание деревни, обозначаемой частоколом и древа с пятиконечной кроной. Справа от наших персонажей — нераспустившиеся цветки. На заднем плане видны птицы, которые улетают, ибо наступает осень вещества, смерть и благотворное гниение. Впрочем, судя по картинке, птица и не думала оседлывать мышь-музу (мышь — одно из иероглифических животных, символически соответствующих Аполлону), она легким прочерком коснулась ее спинки, а дальше, видимо, улетит по своим делам. Еще один сюжет карниза — справа — повествует о сухом древе, из которого произросли зеленеющие поросли. На сухих ветках дерева, растущего в деревенских окрестностях, что обозначено околицей, сидит птица. На заднем плане — клин улетающих птиц. Речь, конечно, идет о меркурии, представляющем в то же время и алхимика, ибо меркурий есть главный алхимик.

Следующий сюжет в центре стрелы кессона гласит: «егда едино умрет тогда другое родится». Посередине изразца — древо, более похожее на пальму. Справа от него подобное же, но меньшего размера, слева — то живое древо, которое должно умереть, чтобы родилось другое. Речь идет о том, что ради рождения одного следует умертвить другое. То же самое содержится в книге южноамериканских индейцев, именуемой «Пополь-Вух»: «Нет ничего более сладостного в мире, чем воскрешать то, что прежде было растерзано». Кстати, как раз этой цитатой покойный уже чилийский конспиролог Мигель Серрано открывает свою книгу «Цветок Несуществующий», где без ложной скромности и стыда описывает свою инициацию, включая сексуальные ее аспекты. Действительно, чтобы родился наш Камень, нужно совершить в некотором роде убийство. Но речь не о том убийстве, к которому, как к последнему средству, прибегал обезумевший маршал Жиль де Ре. Ведь сама его Борода была Синей. И он не нуждался ни в какой материи вне себя. Только Синяя Борода сама по себе необходима в Делании!

Внизу стрелы — весы за подписью «млть истинна сретостася». Опять церковнославянское титло. Но текст Священного Писания искажен. Вероятно, здесь также скрыт некий ребус — для тех, кто продвинулся на пути Делания. Отметим, что сюжет прежде повторялся. Речь идет о естественных весах. Особая милость Божества заключается в том, что алхимику можно не знать пропорций соединения сульфура и меркурия, поскольку в реакцию вступит ровно столько вещества, сколько необходимо.

Сюжет вверху стрелы неложно гласит: «еже азъ желаю бжественно есть». Вновь употребление титла. Изображена птица, летящая от зеленой поросли к солнцу. Всё стремится к своему истоку. Исток этой птицы — безусловно солнечный, сама же она меркуриальна. Речь идет о философской возгонке.

В левом нижнем углу мы видем зеленый куст, исходящий из скалы. Его пятиконечная крона также зелена, однако вправо ответвляется сухая ветка. Это повторение с незначительными отличиями призвано несколько прояснить структуру Делания.

Справа две руки, выдвинувшиеся из облак, касаются друг друга в условном рукопожатии. Надпись гласит: «благополучие времен». Речь идет о удачном времени для начала Делания, а также для первого соединения меркуриальной и сульфурической сущностей, чей исток един и божествен.

Слева посередине опять изображена лиса с колобком. Видимо, иноземному заказчику этих изразцов приглянулась древняя русская сказка, уходящая корнями своими в архаическое прошлое.

Сюжет справа крайне грубо выполнен, как будто бы в спешке. Рисунок изразца представляет лишь траву за подписью: «смерти своей востанешъ». Под травой мертвый цветок. Век зеленья короток, умирая, сеет оно семя свое, чтобы на будущий год возродиться. Вот это и вернейший рецепт Камня, ибо без смерти он и останется всего лишь Камнем Философов, так и не превратившись в Философский Камень.

Сюжет с летящей вверх стрелой в левом верхнем углу представляет собой криптограмму, которую едва ли кто в нашем веке сможет расшифровать. Буквы «политы» точками, несущими дополнительный смысл. Буквальное значение таково: «гди восходит или нисходит». То есть «Господь (причем в звательном падеже и при нарушении синтагмы) восходит или нисходит». Впрочем, даже и об этом нельзя сказать с уверенностью, поскольку часть букв представлена таким образом, что они могут читаться по-разному. Стрела, пущенная вверх, с неизбежностью упадет вниз. Это и есть знак сублимации, при которой легкие фракции возносятся вверх, откуда выпадают дождем.

Справа от этой загадочной картинки — пирамидальное древо с сухой веткой влево. Справа находится город, указывающий на сульфуризацию меркурия.

В общем и целом, таким образом нам удалось разобрать сюжеты практически всех печей второго этажа Царских Палат Ипатьевского монастыря. За исключением последней, в седьмой комнате. Здесь, в самом конце «анфилады», на неких двух подиумах находятся два кресла, вероятно, XIX в. Это царственные кресла, предназначенные для Государя и Государыни. Об этом говорит красный цвет их обивки.

Сколь бы ни были утилитарны цели Рихтера с чисто символической точки зрения, облицовка пятой печи в седьмой комнате второго этажа являет нам геометрические формы, соответствующие символике Нового Иерусалима. Рене Генон в своем труде «Царство количества и знаки времени» пишет о том, что символизм нашего цикла подразумевает постепенный переход от растительной символики Рая, Эдемского Сада к минерально-геометрической символике Нового Иерусалима, что полностью соответствует не только Священному Писанию, но и Великому Деланию. Стало быть, рихтеровская реконструкция неслучайна. Реставратор был инструментом, на котором играли неведомые силы. Перед нами сигнатура переплавки растительного Камня в минеральное состояние Алого Льва, знаменуемого Красным Царем и его Царицей, образовавшими Андрогинат. Крайне также неслучайно посещение последними Государем и Государыней в 1913 г. Ипатьевского монастыря, в подвале которого ныне стоят три трона. Ведь история Романовых простирается именно от Ипатьевского монастыря до Ипатьевского дома, где пролилась святая кровь.

Подводя итоги, следует сказать, что обнаруженный нами символизм Царских Палат Ипатьевского монастыря Костромы абсолютно логичен и последователен даже с учетом позднейшей реконструкции. Но вот, что остается загадкой. Если герметические изразцы Царских Палат Ипатьевского монастыря, а также конспирологические клейма въездных ворот собора Воскресения на Дебри явно английского происхождения, то сами-то золоченные врата изготовлены были только в XVI в.! Значит, и до приезда Ди в Московию Ипатьевский монастырь представлял собой некий центр передачи эзотерической Традиции. А стало быть, появление Ди в Ипатьевском монастыре — знак оккультной войны атлантистского Левиафана против континентального Бегемота. Ди приехал в каком-то смысле «наводить порчу», «метить территорию». Так, может быть, именно исходя из этого и следует понимать взрыв Троицкого собора? Скорее всего, атлантистскими агентами были уничтожены физически не только артефакты Ипатьевского монастыря, но и живые носители хранившейся там Традиции. Это могло быть всего два человека, старец и его ученик, о смерти которых не сохранилось никаких известий. Это мог быть внутренний эзотерический орден, скрывающийся среди монастырской братии и незримо ей руководящий. Впрочем, здесь мы вступаем уже в область догадок.

Само имя «Ипатий», наверняка неизвестное татарскому мурзе Чету, по церковному преданию основавшему этот монастырь, также навряд ли было известно русскому переселенцу в Орду по прозвищу Черт, вернувшемуся со временем на Русь, как то хотят видеть иные из позитивистски настроенных историков. Скорее всего, монастырь существовал и до того, как его донаторами стали прародители рода Годуновых. Это не более чем благочестивое предание. Вероятно, имя «Ипатий» в виду наличия всех тех оккультных символов, каковыми изобилует эта обитель, следует читать как «Ипатия». Речь идет, как, возможно, уже наш читатель догадался, о знаменитой Ипатии Александрийской, женщине-философе, растерзанной христианами-фанатиками в 415 г. по Р.Х.

Стоит обратить внимание на те объекты, что полагаются давно понятными и даже не подлежащими никакому иному рассмотрению, кроме общепринятого исторического. Речь идет о так называемых мельницах. Их три в Костромском музее древнерусского зодчества. Однако достаточно лишь приблизиться к этим мельницам — и мы тут же обнаруживаем некую странную деталь. Это дома на «курьих ножках». Иными словами говоря, мельничные избушки опираются на лапы столбов, издалека напоминающие руну «тиу», руну смерти. В других областях России мельницы стоят на земле. Ничего подобного прежде нам видеть прежде не доводилось. Вероятно, это сугубо территориально-этнический тип, связанный с определенного рода религиозным концептом финно-угров, слившихся с русским потоком, идущим с юга, причем гораздо раньше, чем это хотелось бы считать историкам, ангажированным по вполне понятным национальным причинам. Как мы знаем, кузнецы и мельники считались почти во всех без исключения традиционных обществах существами пограничными с потусторонним. Прорези в мельничных избушках указывают на то, что это не более, чем мельницы. Но «курьи ножки», на которых они стоят, заставляют нас вспоминать бабушкины сказки.

Существо это столь выразительно своей физиономией, что только в последний момент обращаешь внимание на гребень над его головой — царскую корону! В подкровельной резьбе дома на Комсомольской, 18, там, где Булавин разглядел дракона, мы увидели грифона с оседлавшим его и столь же крылатым, сколь и сам мифологический зверь, наездником.

Он к тому же и андрогинен, на что указывают декоративные завитки, образующие груди прямо под головой нашего приятеля. Вываленный язык — это также весьма важный знак алхимического Делания, меняющий свое значение в зависимости от контекста. В данном случае он знаменует собой, на наш взгляд, открытие Первоматерии. На еще одном доме по Терешковой, 66, мы видем человекоподобное существо, чье тело трижды расширяется. Сверху — голова с длинными волосами. Это, вероятно, субститут дохристианского божества произрастания. «Господин Растений». Материнское начало приводит два разделившихся вещества к соединению, затем они расходятся уже в ином качестве, чтобы слиться вновь. Подробная расшифровка такого рода символов требует еще особого рода исследований, подразумевающих не только привлечение герметического инструментария, но и обращение к сугубо «языческой» символике.

Также по соседству угадываются иероглифы: весов естества, обозначенных стрелкой, как у безмена; первоматерии — существа с солнечным нимбом, одеянного в пеструю, лепрозную на самом-то деле, мантию; наконец — почти орнаментальная сигнатура скрещения двух естеств.

Костромское деревянное зодчество, не попавшее под наблюдательный взгляд исследователя, вероятно, хранит еще множество загадок. Но даже теперь понятно, что это целая вселенная, которой не жалко посвятить жизнь.

Обозревая разобранный нами в основных своих деталях костромской сюжет, следует сказать, что здесь перед нами громада, при всем нашем старании не поддающаяся полному осмыслению как единое целое — хотя к таковому охвату нас понуждает сама стянутость на этом сравнительно небольшом пространстве огромного числа эзотерических артефактов. Это целый материк смыслов, определивших, может быть, навсегда течение русской истории. Ведь, каковы бы ни были наши геополитические перипетии, клятва 1613 г. НЕРУШИМА. В этом наше проклятие и в этом наше благословение.