Г. Б. Гавриш: Духовность и политика: парадигмы русской истории

Святой преподобный Иосиф Волоцкий.

1. Этимологически слово «духовность» происходит от греческого корня «пневма» (“pneuma”), что значит дыхание, дуновение, жизнь, «логос-первоогонь». В православном историко-культурном и философском контексте оно сопряжено с такими категориями, как «религиозный», «священный», «божественный». Сам корень «дух» означает и особых существ невидимого мира, и особое состояние человеческой души, и имя Бога одновременно («святой Дух», третье лицо Троицы). Последние два значения особенно важны для прояснения значения термина. Апостол Павел говорит в “Первом послании к коринфянам”: «Сеется тело душевное, восстает тело духовное. Есть тело душевное, и есть тело духовное. Тако и писано есть, бысть первый человек Адам в душу живу, последний Адам в дух животворящ: но не прежде духовное, но душевное, потом же духовное». (XV, 44-46). Дух, таким образом, не есть нечто самостоятельное, как две другие составляющие человека, тело и душа. Он – потенция души, ее цель, результат возделывания собственного «внутреннего мира», посредством обращения к высшему трансцендентному принципу – Богу. Поэтому феномен духовности составляет важную часть православной антропологии, которая противопоставляет концепции неделимого (а-томарного) индивида доктрину «личности», «персоны», «маски». В отличие от индивида «личность» (или по-русски – «личина») напротив есть нечто условное, временное, промежуточное, скрывающая за собой тайного ангела, как существа третьего, духовного, обращенного к Богу, мира (см. об этом у святых отцов Исаака Сирина, Иринея Лионского, Григория Нисского, Тертуллиана и др.). Таким образом, дефиниция понятия может быть сформулирована следующим образом: «духовность» есть особое состояние обращенности к Богу, определяющее антропологический статус христианина.
2. В истории России, как православной державы, доктрина «духовности», так или иначе, всегда сопрягалась с политическими идеалами, что давало возможность в силу специфики последних, проецировать ее через и посредством государства на весь русский народ. Соответственно, на парадигматическом уровне можно описать все возможные соотношения обеих категорий – духовности и политики – в русской истории:

– подчинение «политического» элемента «духовному»;

– разделение «духовного» элемента и «политического»;

– абсолютизация «духовного» начала, наряду с государственным нигилизмом;

– абсолютизация «политического» начала в ущерб «духовности».

Такая попытка была предпринята одним из известнейших теоретиков евразийского государства Н. Н. Алексеевым в работе «Русский народ и государство».

3. Носителями первой модели, разрешающей диалектику взаимоотношений между «политикой» и «духовностью» в пользу последней, являлись, по Алексееву, «иосифляне», сторонники Иосифа Волоцкого, епископа Волоколамского, одного из первых теоретиков, так называемого, «тяглого государства», в рамках которого все социально-политические проявления личности рассматривались исключительно как служение национально-религиозному целому, Православному Царству, Святой Руси. Позже линию Волоцкого продолжил Иван Пересветов, главный идеолог опричнины, и сам Иван Грозный, знаковая фигура Московской Руси («Суд Царев – суд Божий»). Эта же Иосифлянская линия присутствовала и в пафосе ранних старообрядцев, отказывавшихся подчиняться царской власти не из реформаторства или бунтарства, а в соответствии с логикой сочинений Иосифа: «истинный православный не обязан повиноваться такому правительству, которое перестало стоять на страже истинной веры».

4. Иосифлянам противостоит линия «заволжских старцев», Нила Сорского и его учеников – Вассиана Патрикеева и князя Курбского, утверждавших необходимость разделения «духовного» и «политического» начал в государстве. Это – мистический, созерцательный, исихастский полюс в диалектике «политики» и «духовности». Противопоставление модели старцев и иосифлян в значительной степени искусственно. Просто представление о личности, служащей священному государству («Святая Русь» у иосифлян), возвышается до церковно-монашеского, светового уровня, акцентирующего именно «духовность». Исторически это объясняется греческими влияниями «афонских старцев», православие которых после падения Константинополя уже не имело собственного государственно-политического измерения.

5. Следующей «политико-духовной» моделью, по Алексееву, являются воззрения казацкой или «богатырско-казацкой» вольницы, а также идеи русского сектантства, которые каждый по своему, но абсолютизировали специфически понятую «духовность» и категорически отрицали саму идею государства (из-за «несправедливости князей» в первом случае, и «наступления царства Антихриста» во втором). Это – донный, народный, «низовой», органический элемент русского национального характера, который проявляется в период ослабления центральной власти и замутнения «идеократического» импульса, направляемого сверху вниз, в массы (смута XVII века, Революция 1917 года и т.п.).

6. И, наконец, последней моделью, принципиально отличающейся от трех предыдущих, национальных по своей сути, является четвертая, «макиавеллистская», секулярная концепция, утверждающая существование только одного измерения – «политического». Впервые в чистом виде в российской истории она проявила себя в период правления Петра I, откровенно «потешавшегося» над Православной верой, издевавшегося над русской стариной, преследовавшего староверов, насаждавшего западные, протестантские настроения в обществе, и параллельно с тем, абсолютизировавшего свою власть, объявившего себя императором. «Учреждение империи резко обозначает тот водораздел, перейдя который известные части русского народа уже прямо начинают отвращаться от государства, переставшего хранить заветы старины и правой веры. И прежде всего раскольники отходят от теории божественного происхождения власти, от постулатов христианской лояльности по отношению к государству» (Н. Н. Алексеев). Поэтому петербургский период романовской России в каком-то смысле антитезис всей истории Святой Руси.

7. Возрождение России началось в конце XX века под флагами неоевразийства. Неоевразийская концепция современной российской государственности предполагает синтетическое сочетание в себе всех трех национальных политико-духовных моделей оппозиционирующих четвертую, секулярную, либерально-демократическую, западническую, «петровскую» модель. Иосифлянская «идеократия» Центра, «тяглового государства» сочетается в евразийском политическом учении с широкой демократией (точнее, «демотией») на местном уровне, так называемой «понизовой вольницей», цементированной единым, преодолевшим раскол Православием, духовностью «заволжских старцев». А. Г. Дугин в статье об Алексееве писал: «Николай Алексеев сделал на этом пути очень многое. Остальное он представил тем, кто придет за ним. То есть нам». Никто из живущих в Евразии не освобожден от этой миссии. 

Источник: "АРКТОГЕЯ – Ростов-на-Дону"