 |
| Томас Манн (1875 — 1955) |
Представление о русско-немецкой духовной общности и общности судеб России и Германии достигает наивысшей точки во вступительной статье для журнала Suddeutsche Monatshefte. Номер, вышедший в феврале 1921 г., был полностью посвящен русской литературе. Для Томаса Манна это – значимая политическая демонстрация, о чем свидетельствует не только опубликованный текст, но и соответствующая запись в дневнике:
«Вышел русский номер с моим введением. Звонил Элиасберг, говорит, что впечатление огромное. Даже независимые социал-демократы опубликуют рецензию в Neue Zeitung, а Мережковский собирается написать об этом письмо мне или издателю. Меня это радует».
Журнал национально-консервативной направленности Suddeutsche Monatshefte стал для Томаса Манна форумом, подходящим для выражения чувств, уже описанных в «Рассуждениях аполитичного». Он еще раз присягает в верности «легендарным русским мастерам», любимцам его предыдущих лет: Тургеневу, с его «меланхолической головой художника», Толстому, «патриарху русской литературы, Гомеру из Ясной Поляны»; Пушкину – «восточному Гёте» и, разумеется, Достоевскому, создавшему «эпилептически-апокалиптический мир теней».
Томас Манн еще раз говорит, более настойчиво, убежденно и без тени иронии (что была в «Тонио Крёгере») о «святой» русской литературе. И торжественно признается, что для него «любовь к русской литературе сейчас больше, чем когда-либо ранее, собственно, именно теперь, представляется… важнейшей жизненной ценностью». Ибо до сей поры его мировоззрение формируют два духовных события: «будучи сыном XIX века, буржуазной эпохи, я испытал два больших переживания, благодаря которым смог наладить связь с новым временем, защитить себя от стагнации и духовной гибели, построить мосты в будущее – это чтение Ницше и знакомство с русской культурой». Эти два переживания объединяет общее представление о новой религиозности под знаком грядущего «Третьего рейха» – «царства, идея которого в последние десятилетия вознеслась далеко за пределы этого мира; ее лучи освещают будущее, в котором уже не будет нищих стран».
Грядущий «Третий рейх» должен стать синтезом «просвещения и веры, свободы и ответственности, чувства и критического разума, духа и плоти, в политическом плане – консерватизма и революции». «Борьба за „рейх“, за новую человечность и новую религию, которая нигде еще не велась так отважно и самоотверженно, как в русской душе», – это «борьба человечества за подлинное просвещение». Она победит в первую очередь «в России Гоголя и в Германии Ницше». Из сказанного Томас Манн делает торжественный вывод: «Россия и Германия должны узнавать друг друга как можно лучше. Ибо им предстоит вместе, рука об руку, двигаться в будущее». Томас Манн еще раз говорит, более настойчиво, убежденно и без тени иронии (что была в «Тонио Крёгере») о «святой» русской литературе. И торжественно признается, что для него «любовь к русской литературе сейчас больше, чем когда-либо ранее, собственно, именно теперь, представляется… важнейшей жизненной ценностью». Ибо до сей поры его мировоззрение формируют два духовных события: «будучи сыном XIX века, буржуазной эпохи, я испытал два больших переживания, благодаря которым смог наладить связь с новым временем, защитить себя от стагнации и духовной гибели, построить мосты в будущее – это чтение Ницше и знакомство с русской культурой». Эти два переживания объединяет общее представление о новой религиозности под знаком грядущего «Третьего рейха» – «царства, идея которого в последние десятилетия вознеслась далеко за пределы этого мира; ее лучи освещают будущее, в котором уже не будет нищих стран».
Подобный союз мыслится писателем в первую очередь как политический, что явствует из буквальных отсылок к «Рассуждениям аполитичного»: «Ложная, ошибочная, проклятая война с Россией» произошла только потому, что «в свое время какие-то болваны разрушили связь, установленную Бисмарком и из-за этого сформировался союз России с Францией». Этот союз Томас Манн назвал в 1921 г. «мезальянсом демократии сердца и демократии в виде затхлой, буржуазно-академической революционной тирады», а также «лжесоюзом человечности и политики». То был нисколько не изменившийся язык войны.
Источник: Исследования истории немецко-русских образов врага от истоков до ХХ века под руководством Льва Копелева. Серия А. Русские и Россия глазами немцев. Том 5: Германия и русская революция 1917–1924.
Журнал национально-консервативной направленности Suddeutsche Monatshefte стал для Томаса Манна форумом, подходящим для выражения чувств, уже описанных в «Рассуждениях аполитичного». Он еще раз присягает в верности «легендарным русским мастерам», любимцам его предыдущих лет: Тургеневу, с его «меланхолической головой художника», Толстому, «патриарху русской литературы, Гомеру из Ясной Поляны»; Пушкину – «восточному Гёте» и, разумеется, Достоевскому, создавшему «эпилептически-апокалиптический мир теней».
Томас Манн еще раз говорит, более настойчиво, убежденно и без тени иронии (что была в «Тонио Крёгере») о «святой» русской литературе. И торжественно признается, что для него «любовь к русской литературе сейчас больше, чем когда-либо ранее, собственно, именно теперь, представляется… важнейшей жизненной ценностью». Ибо до сей поры его мировоззрение формируют два духовных события: «будучи сыном XIX века, буржуазной эпохи, я испытал два больших переживания, благодаря которым смог наладить связь с новым временем, защитить себя от стагнации и духовной гибели, построить мосты в будущее – это чтение Ницше и знакомство с русской культурой». Эти два переживания объединяет общее представление о новой религиозности под знаком грядущего «Третьего рейха» – «царства, идея которого в последние десятилетия вознеслась далеко за пределы этого мира; ее лучи освещают будущее, в котором уже не будет нищих стран».
Грядущий «Третий рейх» должен стать синтезом «просвещения и веры, свободы и ответственности, чувства и критического разума, духа и плоти, в политическом плане – консерватизма и революции». «Борьба за „рейх“, за новую человечность и новую религию, которая нигде еще не велась так отважно и самоотверженно, как в русской душе», – это «борьба человечества за подлинное просвещение». Она победит в первую очередь «в России Гоголя и в Германии Ницше». Из сказанного Томас Манн делает торжественный вывод: «Россия и Германия должны узнавать друг друга как можно лучше. Ибо им предстоит вместе, рука об руку, двигаться в будущее». Томас Манн еще раз говорит, более настойчиво, убежденно и без тени иронии (что была в «Тонио Крёгере») о «святой» русской литературе. И торжественно признается, что для него «любовь к русской литературе сейчас больше, чем когда-либо ранее, собственно, именно теперь, представляется… важнейшей жизненной ценностью». Ибо до сей поры его мировоззрение формируют два духовных события: «будучи сыном XIX века, буржуазной эпохи, я испытал два больших переживания, благодаря которым смог наладить связь с новым временем, защитить себя от стагнации и духовной гибели, построить мосты в будущее – это чтение Ницше и знакомство с русской культурой». Эти два переживания объединяет общее представление о новой религиозности под знаком грядущего «Третьего рейха» – «царства, идея которого в последние десятилетия вознеслась далеко за пределы этого мира; ее лучи освещают будущее, в котором уже не будет нищих стран».
Подобный союз мыслится писателем в первую очередь как политический, что явствует из буквальных отсылок к «Рассуждениям аполитичного»: «Ложная, ошибочная, проклятая война с Россией» произошла только потому, что «в свое время какие-то болваны разрушили связь, установленную Бисмарком и из-за этого сформировался союз России с Францией». Этот союз Томас Манн назвал в 1921 г. «мезальянсом демократии сердца и демократии в виде затхлой, буржуазно-академической революционной тирады», а также «лжесоюзом человечности и политики». То был нисколько не изменившийся язык войны.
Источник: Исследования истории немецко-русских образов врага от истоков до ХХ века под руководством Льва Копелева. Серия А. Русские и Россия глазами немцев. Том 5: Германия и русская революция 1917–1924.
