В традиции левой политической мысли до сих пор преобладает негативное отношение к антисистемным философским доктринам, апеллирующим к метафизике или религии. На Западе это отношение не поколебали ни исламская революция в Иране, ни теология освобождения, разрабатываемая революционными католиками в Латинской Америке, ни антибуржуазный мусульманский фундаментализм. (Последний большинством "левых" рассматривается как крайне консервативная и агрессивная сила) В отличие от Запада лево-патриотические круги в России относятся к религии скорее с пиететом, однако выражается это в основном на эмоциональном, личностном уровне и почти никак не сказывается на реальной политике. Реверансы КПРФ в сторону Православной церкви были попыткой исторического примирения "белых" и "красных", и, конечно же, не могут считаться серьезным идеологическим новаторством. Очевидно, в современном "левом" мировоззрении есть нечто такое, что мешает ему пойти на союз с религией или обратиться к метафизике. Самое крупное достижение "левой" мысли последних лет - книга "Империя" Майкла Хардта и Антонио Негри - убедительное этому подтверждение. Авторы ставят себя в непримиримую оппозицию к метафизике как к источнику политической тирании и духовного насилия над личностью. Стоит поразмышлять над тем, что же отталкивает от метафизики очень многих радикально настроенных интеллектуалов.
Существуют две различные версии происхождения "левой" традиции. Одна - выводит социалистические идеалы из раннего христианства, другая - связывает их появление с началом Нового времени, хотя и не отрицает наличие неоформленных идей социальной справедливости в Древнем мире и Средневековье. Противоречие между этими позициями возникает из-за разрушения религиозного представления о мире как о целом, окончательно завершившемся в 17-20 веках. Если в религиозном представлении за каждым явлением стоит высшая метафизическая инстанция, то для мировоззрения эпохи модерна характерно стремление освободить мышление от веры в абстракции.
Сделанные в Новое время открытия в области естественных наук сформировали понимание жизни как постоянной борьбы за существование. Естественнонаучная картина мира стала оказывать непосредственное влияние на социальные теории. Закономерным следствием новых мировоззренческих установок было появление последовательной материалистической онтологии - философии, рассматривающей только достоверно существующие объекты. Самой радикальной формой материалистической онтологии стала русская версия марксизма - ленинизм.
Не только враги, но и почитатели Ленина обычно объясняют его непримиримость к религии очень поверхностно. В лучшем случае ленинское богоборчество трактуется как часть революционной борьбы с политической тиранией. Яростный антиклерикализм большевистского вождя таким образом низводится до простого прагматизма. В действительности все гораздо сложнее. Подлинно революционное отрицание ветхого мира не могло сочетаться с нейтралитетом по отношению к такому фундаментальному явлению, как религия. Находившаяся у власти элита должна была лишиться не только политической легитимности, но и метафизического обоснования своего господства, обеспечивавшегося церковью. Являясь последовательным теоретиком материалистической онтологии, Ленин понимал метафизику как орудие элиты, желающей вечно сохранять действие закона "господство-подчинение" при помощи обращения к "неосязаемому и потустороннему". Именно в этом причина ожесточенного неприятия Лениным любых форм идеалистической философии. В конечном итоге на уровне теории ленинизм есть не что иное, как радикальное противопоставление реальности абстракциям. Обращения своих политических оппонентов к идеалистической философии Ленин старался перечеркнуть безжалостной констатацией того, что есть "здесь и сейчас". Бескомпромиссный материализм позволял ему эффективно критиковать оппонентов и без зазрения совести называть их оппортунистами, обслуживающими господские интересы. С точки зрения Ленина, любая попытка отойти от материализма являлась уводом людей от реальности и давала элите возможность и дальше манипулировать массами. Совершенно ясно, что при такой жесткой позиции Ленин не мог видеть в церкви ничего, кроме оплота тирании. В этом смысле разрушение храмов и расстрелы священников были не столько актами политического террора, сколько целенаправленной борьбой большевиков с метафизикой. Здесь мы вплотную подходим к очень важному моменту, серьезно отличающему коммунизм от религиозных учений. Религии и, в частности, христианство учат, что земная реальность есть нечто враждебное тому, что должно быть. Для преодоления зла религия предлагает человеку обратиться к вере в Иное. Коммунизм так же отвергает то, что есть во имя того, что должно быть, но видит в вере в Иное (метафизическое) один из главных источников зла "здесь и сейчас".
Все эти утверждения могут показаться достаточно спорными, поскольку Ленин и большевики не только разрушали абстракции, но и создавали их сами. Причем, наиболее абстрактными были именно очертания социалистического будущего. Однако в этом и заключается великий философский парадокс: признавая единственной истиной враждебную реальность, "левая" идея выдвигает в качестве альтернативы саму себя. В результате последовательная материалистическая онтология на деле оказывается радикальным идеализмом. В противовес метафизике, утверждающей иерархический порядок "господство-подчинение", "левая" идея отрицает тиранический закон соответствия ("что на небе, то и на земле") и предлагает еще не изведанную никем жизнь, свободную от страха перед Абсолютом. Отсюда беспощадное разрушение идолов прошлого. Как утверждал теоретик и мученик "левого" движения Антонио Грамши, новая философия практики (марксизм) не нуждается ни в какой опоре на прошлое.
Конечно, Ленин и его единомышленники объясняли сущность своей борьбы, пользуясь совсем другим понятийным аппаратом. В вопросах терминологии "левые" революционеры были как раз типичными продуктами своего времени и, наверняка, не потерпели бы перевода своих политических лозунгов на язык идеалистической философии.
К сожалению, несмотря на грандиозные социальные изменения, произошедшие в последние десятилетия, основная масса представителей "левого" движения до сих пор продолжает пользоваться исключительно материалистическими категориями. Более того, в политических программах задачи борьбы с системой, как правило, сводятся к чисто экономическим вопросам, или защите прав ущемленных групп населения. Это делает не безосновательными упреки некоторых крайне "правых" философов, обвиняющих современных "левых" в приземленности. Между тем, эксплуатация человека достигла той стадии, на которой материалистическое описание общества становится явно недостаточным. Сегодняшняя цель элиты - тотальный контроль над всеми внутренними и внешними проявлениями индивидуума. Модернистский девиз Нового времени "я мыслю, значит, существую" давно уже уступил место постиндустриальному самоопределению личности: "я существую, если потребляю". По сути, речь идет о конструировании социального пространства, в котором реализация и даже существование независимо мыслящих групп и субъектов были бы невозможны. Происходящее следует охарактеризовать как материальное воплощение метафизического закона "господство-подчинение", распространяющегося на все сферы жизнедеятельности общества. Впервые в истории под угрозой уничтожения находится само экзистенциальное ядро человека. Чтобы адекватно ответить на этот глобальный вызов, необходимо обратиться к гораздо более древним источникам, чем материалистические учения эпохи модерна.
Историософские концепции, выводящие идеалы социализма из раннего христианства, обычно ограничиваются констатацией общности моральных принципов и представлений о справедливости. При этом упускается из виду революционный, разрушительный для всякого тиранического порядка, смысл евангельской истории о воплощении Бога в человека. Добровольное превращение великого в малое наносит смертельный удар по детерминистскому закону "господство-подчинение". Многовековая деформация сотрудничества клерикального истеблишмента с властью не может затмить революционный характер христианства. На уровне философии метафизике власти должна быть противопоставлена идея восстания против предопределенности бытия, идея, которая содержалась в послании Христа и спонтанно присутствовала в радикальных "левых" движениях последних столетий.
