Владимир Бондаренко: Три лика русского патриотизма

Я уверен, что с августа 1991 года по октябрь 1993 года в России были все предпосылки объединить патриотическое движение в реальную единую  влиятельную политическую силу. Увы, этого не произошло, и сегодня нам трудно говорить о реальном подъеме русского патриотизма. Как не раз  замечал, нынче истинный патриот России может числиться в самых разных, противоположных по идеологии партиях, а чаще вообще быть  далеким от политики человеком. Нынче вместо соборности мы сплошь и рядом присутствуем на торжестве индивидуального патриотизма или  патриотизма воюющих друг с другом многочисленных, но при этом мизерных по численности группировок. Кажется, что главная задача наших  патриотов — уничтожить друг друга, такого раздрая я не помню в патриотическом движении за всю жизнь…

С другой стороны, именно сегодня патриотизм становится прибежищем негодяев, ибо вся орда разрушителей России, от Коха до Гайдара, уже  громогласно объявляет себя патриотами.
В официальной путинской идеологии господствует патриотизм без патриотов: если ты — чиновник, то ты  и патриот, будь ты хоть Швыдкой с его порнографически-телевизионным прошлым, хоть Черномырдин, прикарманивший целую газовую отрасль.  На патриотические программы воспитания выделили деньги, и естественно, определять патриотизм будут лишь востребованные люди. Вот пример, поразивший меня. Известный публицист Карем Раш предлагает свои книги для включения в программу патриотического воспитания молодежи.  Определять качество этого патриотизма будет комиссия, где один из экспертов — Лев Аннинский. Я высоко ценю талант и того и другого. Но, чтобы  Лев Аннинский определял процент патриотизма у Карема Раша, такого я и в дурном сне не мыслил увидеть. А он небось еще из лучших и  достойнейших в подобной комиссии. Во главе небось как главные патриоты поставлены приставкины и чупринины. Дали же недавно  русофобствующей критикессе Наталье Ивановой литературную премию… за патриотизм в ее творчестве. Чур меня, чур. Наверное, я тогда — самый главный антипатриот.

А если всерьез — что происходит в нашем литературном патриотическом процессе, в русском национальном крыле?

Я вижу три лика русского литературного патриотизма.

Красный, завершенный, завораживающий своей самоотверженностью и величием замысла лик.

Белый, монархический, национально-православный, по сути, тоже завершенный, романтически-ностальгический лик.

И третий лик, не столь совершенный, иногда медузообразный, растекающийся во все стороны, поражающий своей эклектичностью, но живой и  продолжающийся.

Год назад от нас ушла Татьяна Глушкова. Думаю, даже ее недоброжелатели почувствовали: в литературе русской будет чего-то не хватать.  Татьяна Глушкова стала определенным символом красного лика. Таким же символом, как трагически погибший Борис Примеров с его чудной  молитвой «Боже, Советскую власть нам верни…», как поздний Николай Тряпкин, воспевший красную державу, как единственно возможную для  русского народа, как и ныне живущие Юрий Бондарев и Михаил Алексеев. Или даже неистовый Владимир Бушин… Эту законченность надо  воспринимать сегодня прежде всего эстетически, и даже яростные крики Бушина — это отчаянные крики из уходящего великого времени. Плач при  отпевании. Есть своя великая красота в гармонии завершенности сталинского ли большого стиля или же столь же законченного и завершенного,  пронизанного великими идеями красного авангарда двадцатых годов. Для меня есть два абсолютных гения красного авангарда — это Павел  Филонов в живописи и Велимир Хлебников в поэзии. Как бы ни присваивали их нынче себе буржуазные дельцы от искусства, имеющий уши да  слышит, имеющий глаза да видит: оба этих русских гения национальны по духу и неисправимо красны по идеологии своей. Предтечи  национал-большевизма.

Такая же великая завершенность видна и в белом лике русского патриотизма. От идеологии до эстетики, от правил игры до своих святынь, своих  героев, своих мучеников. Они помнят свой «Лебединый стан», помнят расстрелянного Николая Гумилева. Но из гранита завершенности не  переступить. Медный всадник или каменный гость только в поэмах гения способны на движение. Идеологически завершенные монументы не  способны на диалог. И потому неизбежна непримиримость Игоря Шафаревича и Ильи Глазунова, Леонида Бородина и Александра Солженицына,  непримиримость — к красному лику, ко всем его носителям. Так же неприемлемы были для Татьяны Глушковой и Петра Проскурина, Анатолия  Иванова и Феликса Чуева любые оттенки белой идеи… Звучат два мощных русских национальных реквиема об ушедшей державе, и никто не  хочет замечать их созвучий. А ведь они есть, и в героике, и в романтизации своих идей, и даже в одинаковых нормах нравственности. Одни  потеряли Бога, но хранили его в душе, в подсознании, строя гигантскую советскую державу. Другие потеряли Державу, отдалились от нее, но в  душе оставались такими же отчаянными государственниками. Кто и зачем свел на весь ХХ век их в непримиримом противостоянии? Какой  бесовский замысел? Часто в поездках по центрам русской эмиграции, в Мюнхене и Франкфурте-на-Майне, в Джорданвилле и Монтерее, в Париже  и Брюсселе встречаясь с ветеранами власовского движения, с поседевшими энтээсовцами, бойцами антибольшевизма, такими, как Олег  Красовский, Глеб Рар, Григорий Климов, Николай Рутченко, Аркадий Столыпин, Абдурахман Авторханов, Николай Моршен, Петр Будзилович, я  поражался сходству их консервативного сознания, их традиционализма в эстетике, в морали, в быту с подобным консервативным сознанием  наших красных отцов. Да и третья, либерально-космополитическая эмиграция к ним отнеслась так же враждебно, как к каким-нибудь нашим  Семену Бабаевскому и Ивану Шевцову. Впрочем, и они наших расхристанных шестидесятников критиковали в своих изданиях не хуже «Нашего  современника». И как восторженно все они, эти русские власовцы, энтээсовцы и потомки белогвардейцев, принимали писателей русского  национального направления в их поездке в начале девяностых годов по Америке! Казалось бы, вот оно, произошло, национальная Россия  встретилась. Красные и белые державники соединились… Станислав Куняев и Виктор Лихоносов, Леонид Бородин и Павел Горелов, Светлана  Селиванова и Эрнст Сафонов, Олег Михайлов — все, пожалуй, за исключением Куняева, вполне умеренные просвещенные патриоты, кто  красного, кто белого толка. Иные даже с либеральной прокладочкой, но прозванные в американской либеральной прессе грозно: «десант  советских нацистов в Вашингтоне». Как радостно принимали их постаревшие белогвардейцы… Прошло года два — и русская национальная  эмиграция отвернулась от нашего патриотического движения. Да и сама эта дружная команда писателей разошлась по разным патриотическим  непримиримым группировкам.

А ведь совпадало практически все в их программах. Кроме отношения к красной идее у одних, к белой идее — у других. Не было, да и до сих пор  нет понимания, что оба этих лика уже навсегда остались красивыми монументами трагической истории России. Еще живые наследники их идей так  же до удивления схожи в нравственном максимализме, в жертвенном отношении к России, в следовании традициям великой русской культуры. И  так же тотально непримиримы друг к другу.

Я, как законченный эстет, давно и искренне любуюсь классической завершенностью их ликов. Люблю классическую отточенность звука, цвета,  жеста, поступка, деяния. Мне понятен недавний неизбежный выход высокоуважаемого Игоря Ростиславовича Шафаревича из редколлегии  «Нашего современника», понятна максималистская непримиримость моего давнего друга Леонида Бородина к любым поползновениям в красноту, я  вижу царственную гармонию у Ильи Глазунова… Я понимаю неизбежность ожесточенной публицистики Татьяны Глушковой и Сергея Кара-Мурзы,  предугадываю воинственную реакцию Владимира Бушина, как языческие воины древности они не хотят покидать свои священные камни красного  лика…

Но у русского патриотизма всегда был и есть третий лик — текучий лик приспособления не к власти, не к материальному бытию, а к своему  меняющемуся народу. Как писал Юрий Кузнецов о России: «Ты меняла свои имена, / Но текучей души не меняла…» Живой человек, живой народ,  живое государство с грязью и несовершенством. Только завершенность чиста и совершенна в своей красоте. Хотя и белый мрамор или красный  гранит завершенных памятников завершенным идеям тоже требуют чистки время от времени. Что же говорить о живом, меняющемся лике  патриотизма, искренне пытающегося помочь сегодня своему же народу. Я сразу решительно отбрасываю всех довольно многочисленных  квазипатриотов, текучих за своей корыстью или за своим спонсором. Пытаюсь разобраться в целях и задачах текучего лика патриотизма.

Конечно, могли бы все как один умереть за белое дело в гражданскую войну. И не было бы ни России, ни русской культуры, ни «Белой гвардии»,  ни «Тихого Дона». В своей белой завершенности русский гений, живущий в эмиграции, Георгий Иванов был прав, когда советовал сбросить на  красную Москву атомную бомбу. Или белая Россия, или никакая…

Спустя полвека, конечно, могли бы все как один умереть на баррикадах Дома Советов, оставив всякой заокеанской нечисти и восточным гигантам  свою территорию и красивую красную легенду о себе. Как писала Татьяна Глушкова: «Так значит, эта раса не убита / И даром, что нещадно  казнена?»…

Красный лик и белый лик — это уже святые той или иной Руси, и святые очень нужны будут России в будущем, а живые движители патриотизма  через свой позор отступничества от былых идеалов ведут свой народ к новым идеалам, еще незавершенным и незаконченным, увы, даже не  проясненным, но нарабатываемым самой жизнью. Красный и белый лики — это статуи богов в греческом пантеоне. Им не нужны даже чужие  пылинки. И потому для красной жрицы Татьяны Глушковой адепты белого движения виделись простыми разрушителями ее державы. В свою  очередь, для Игоря Шафаревича и Леонида Бородина сама красная идея являлась главной причиной разрушения русского многовекового  порядка, и нынешний развал державы был обусловлен неизбежностью коммунистического тупика и гнилостным разложением ее партийной элиты.  Для них неприемлемо любое примирение, любой компромисс с красным ликом.

Но я вижу и ту и другую правду. Восхищаюсь их героизмом, но вижу, что и та и другая — правда прошлого, а сегодня Россию необходимо спасать,  используя любые обломки любой идеи, все, что годится, как костыли для раненого бойца. И я присоединяюсь к текучей третьей правде. Третий  лик перетекает из красного в белое, из белого в красное, а потом соединяет красное и белое еще с чем-то невиданным, технократическим,  полублатным, варварским, временами он похож на уродливого орка из «Властелина колец». Третий лик течет вместе с самой жизнью. Кто его носители? Это и отец Дмитрий Дудко, прошедший через позор отступничества и покаяния перед властями, отпавший от белого ради своих  неприбранных прихожан. Это и прекрасный исторический писатель Дмитрий Балашов, вчера еще призывавший вешать всех большевиков, а потом  ставший доверенным лицом Зюганова. Это и белый рыцарь, скульптор Вячеслав Клыков, сохраняющий верность памяти царям и вошедший в руководство левой НПСР. Через свой позор отречения, хотя бы частичного, уже от красной идеи прошли и Станислав Куняев, и Василий Белов, и Александр Проханов. Прошли увлечение и красным, и белым, и зеленым, и черным Владимир Личутин и Вадим Кожинов, Александр Зиновьев и  Николай Бурляев, Татьяна Доронина и Георгий Свиридов. Они все не стали умирать за красную идею ни в августе 1991 года, ни в октябре 1993 года,  придя к своей смене вех, ища варианты для выживания и спасения своего родного народа. Не вижу в их поведении никакой трусости. Разве назовешь трусом Александра Проханова, прошедшего через множество войн, а в какое многообразие форм и идеологических, и социальных  бросился он вместе с нашей общей газетой «Завтра», стараясь приветить ростки живого народного русского сознания, где бы они ни произрастали.  С точки зрения классической завершенности, приверженности одной идеи правы все его критики, права Татьяна Глушкова, прав Юрий Мухин,  прав Владимир Бушин. Ну а если его идея — спасение государства, в какой бы форме ни произошло это спасение, тогда как быть? И кто знает,  какая идея будет у нового русского государства? Кто знает, сохранится ли оно вообще? И не есть ли на сегодня это главная цель всех патриотов —  сбережение народа и государства? Я понимаю, что некрасивые, неизящные шатания Станислава Куняева и его журнала «Наш современник» от  одного приоритета к другому, от печатания Александра Солженицына до публикаций уничижительных статей Владимира Нилова, конечно же, не  могли не вызвать одновременных нападок на него из красного и белого стана. Только отмахнется от многопудовых писаний Владимира Бушина,  как получает удар по журналу справа. Но вот что поразительно: тираж журнала при этом — самый большой из всех литературных журналов любой  ориентации. И тот же неутомимый искатель истины Вадим Кожинов всегда оставался для Леонида Бородина чересчур красным, а для Татьяны  Глушковой — неким белым «адвокатом измены». А если движители жизни, раздражающие своей пестротой поиска, изменяли белой ли, красной ли  идее ради спасения сегодняшнего голого, босого, нищего, униженного русского человека и готовы меняться дальше, даже не зная, куда это  движение, эта текучесть лика приведет? Одних она ведет прямо в камеру Лефортово, как Эдуарда Лимонова, других — в президентские круги, как  его недавнего верного друга и соратника Александра Дугина. Кто из них прав?

Те же казаки были то разорителями России, то ее верными охранителями. Так было в любое время смуты, и когда определится верный и точный  новый вектор развития России и русского народа, тогда отнюдь не по конъюнктурным соображениям, уверен, вся патриотическая элита соберется  воедино, служа одной и той же единой и неделимой России. Впрочем, ее место может быть уже занято набежавшими маркитантами, но это уже  другая тема. Рухнула классическая структура русского общества, и каков будет новый состав его клеток, до сих пор никто точно не знает. Мы в поиске. Россия — всё, остальное — ничто.

Источник: "День литературы" № 3(67), 12 февраля 2002 года